Неаполитанские хроники

По левую руку от Руффо, севшего за стол, спиной к окну, находилась дверь, через которую он вошел в спальню и которую его крестник закрыл за ним; возле этой двери, между ней и дальней стеной спальни, стоял большой платяной шкаф; напротив него, в нише, располагалась кровать, закрытая большой ситцевым пологом; ближе к нему стояло несколько разномастных предметов мебели, в том числе и большой диван, который в случае нужды мог служить кроватью, причем достаточно широкой и длинной, чтобы вместить двух человек; и, наконец, по правую руку от него, находилась дверь в соседнюю комнату, куда ушла за своими драгоценностями Джеппина.

За спиной у него, как уже говорилось, были два окна, выходившие на улицу. Окна эти не имели ни жалюзи, ни внешних ставен, ни внутренних, что легко угадывалось по шуму, доносившемуся с улицы, однако ситцевые занавеси, похожие на те, за какими находилась кровать, были задернуты так плотно, что ничего из происходившего в спальне Джеппины нельзя было разглядеть из окон напротив.

Руффо прекрасно понимал, что пышный титул la casa onorato не делает эту меру предосторожности излишней, и потому она не вызвала у него никакого страха.

Но что заставило его вздрогнуть и повернуть глаза в сторону соседней комнаты, так это доносившийся оттуда, как ему почудилось, осторожный шепот двух голосов.

— Эй! Джеппина, — крикнул он, — с кем это ты там болтаешь?

— Ни с кем, — ответила Джеппина, тотчас же показавшись на пороге комнаты. — Видать, у вас в ушах звенит.

— А мне послышалось, будто ты с кем-то разговариваешь.

— Да нет же! Зайдите и посмотрите сами.

Пребывая в полной уверенности, что он слышал второй голос, Руффо направился за свечой, горевшей на комоде, возле входной двери, пересек спальню и вошел в соседнюю комнату.

Тщательно осмотрев ее, Руффо убедился, что в ней никто не прячется, но, поскольку в то мгновение, когда предложение Джеппины заставило его подняться из-за стола, ему послышалось, будто там захлопнулась дверь, он закрыл эту дверь на задвижку и лишь затем вернулся в спальню.

В те короткие минуты, что его не было в спальне, Джеппина, со свечой в руке остававшаяся на пороге комнаты, увидела, как дверца шкафа приоткрылась и из нее, беспокойно глядя по сторонам, высунулись две человеческие головы, в то время как третья голова, явно принадлежавшая человеку, который прятался под кроватью, раздвинула скрывавший ее ситцевый полог, дабы, в свой черед, разведать, чего следует опасаться и на что надеяться.

Джеппина жестом велела первым двум возвратиться в шкаф, а третьей убраться под кровать, причем жест этот она сопровождала презрительной улыбкой и пренебрежительным движением плеч, означавшими: «Дурачье вы эдакое, положитесь во всем на меня!»

Руффо ничего из этого не увидел и, убедившись, что в соседней комнате никого нет, полагал, будто находится наедине с Джеппиной. Он сидел у края стола, на котором горели две свечи; между свечами стояла корзинка, наполненная теми местными украшениями, какие придают своеобразие туалетам южанок, обитающих в Риме и Неаполе.

Это были сердечки, пронзенные кинжалами; крестики с лучами из фальшивых бриллиантов, вермелевые мечи, серебряные стрелы, золотые цепи, огромные кольца с топазами и аметистами размером с ласточкино яйцо; короче, то был целый арсенал кокетства неаполитанской женщины.

Джеппина вынимала из корзины одно украшение за другим, прикрепляя стрелы и мечи к волосам, вешая сердечки на шею, усыпая пальцы кольцами, покрывая руки браслетами, позволяя цепям свешиваться в складки рубашки и глубины корсета, куда вслед за ними проникал все более и более горящий взгляд Руффо.

В итоге Джеппина нацепила на себя все, что было в корзинке, но с этими украшениями на две или три тысячи дукатов она выглядела, словно Мадонна дель Кармине или Мадонна дель Арко.

— Ну и на сколько все это потянет? — спросила она.

— С женщиной или без? — в свой черед спросил Руффо.

— Как пожелаете; это зависит от цены, какую вы назначите.

— Тысяча дукатов, — произнес Руффо, — так и быть! Джеппина расхохоталась.

— Ну-ну, да одни только драгоценности стоят вдвое больше, — заметила она.

— Не городи вздор! — ответил Руффо.

— А вы взвесьте, взвесьте! — промолвила Джеппина.

— Чем? У меня нет весов.

— Рукой! У тебя, старый еврей, рука вернее всех весов на свете!

И, поведя всем телом, она придвинулась грудью прямо к лицу Руффо.

— Ах, чаровница! — воскликнул старый ювелир, запуская руку в корсет и взвешивая на ладони горсть цепей и ожерелий.

Затем, быстро подсчитав в уме, он произнес:

— Ладно, тысяча двести дукатов, но ни карлино больше!

— За все вместе тысячу пятьсот, — заявила Джеппина, — и ни грано меньше.

— Тогда хотя бы позволь мне рассмотреть все это спокойно и не спеша, — промолвил старый ювелир.

— Валяй, приятель, не стесняйся!

Ювелир рассматривал, подсчитывал, прикидывал. Не вызывало сомнений, что на плечах, пальцах и руках этой женщины одного только золота было куда больше, чем на тысячу пятьсот дукатов, и это не считая самоцветов, многие из которых были по-настоящему ценными.

— Ладно, беру! — произнес он, обнимая Джеппину за талию.