Неаполитанские хроники

При этом лицо его приняло то самое выражение, с каким античный сатир из приватного музея Неаполя ласкает козу, и он стал целовать Джеппину в губы, одновременно подталкивая ее к ситцевому пологу, который загораживал кровать.

— Ах, — промолвила Джеппина, — ты ведь потерпишь, покуда я накину покрывало на образ Мадонны, правда?

И она скрылась позади полога.

Через несколько секунд за ней последовал туда Руффо.

Но как только полог опустился за ним, Руффо издал жуткий вопль и, сорвав занавесь с удерживавшего ее карниза, появился снова, окровавленный, с широкой зияющей раной на шее, шатаясь и крича:

— Ко мне, Антонино, ко мне! На помощь! Караул!

Запутавшись в складках занавеси, он повалился на пол, открыв взору Джеппину, которая с окровавленной бритвой в руке сидела посреди кровати, подобравшись, словно пантера, и готовая броситься на него.

Она перерезала ему горло тем знакомым всем неаполитанцам ударом, который они умеют так ловко наносить и называют la brizzia.

Однако галстук Руффо, завязанный, как всегда, не туго, смягчил удар, и лезвие бритвы рассекло мышечную ткань, но не задело сонной артерии, так что Руффо ранен был хоть и тяжело, но не смертельно.

Он поднялся на ноги и снова закричал:

— Сюда, Антонино! Сюда, сынок! Убивают! Режут! Караул! Но Антонино не появился.

Между тем его помощь так понадобилась бы несчастному раненому, ибо Джеппина в свой черед закричала: «Ко мне!», и ее призыв был услышан.

Два человека, прятавшиеся в шкафу, с силой распахнули обе его створки и с ножами в руке бросились в середину комнаты, в то время как третий, лежавший под кроватью, выполз оттуда, словно уж.

Втроем они ринулись на Руффо, но, опередив их, Джеппина уже рассекла ему бритвой кожу на лбу, и кровь, брызнувшая на лицо, ослепила беднягу.

В то же мгновение три клинка вонзились в него: один вошел между плеч, другой — в бок, третий — в грудь.

Руффо взвыл от боли и отчаяния и рухнул на колени.

— Пора прикончить его, — сказал один из убийц. — Он так вопит, что его могут услышать в кордегардии у церкви дель Кармине.

И все трое занесли над ним ножи.

— Стойте! — воскликнула Джеппина.

— Что такое? — в один голос спросили убийцы.

— Святые Дары несут!

И в самом деле, на набережной Меркателло раздавался звон колокольчика, звучавший все ближе, а это означало, что Господь наш Иисус Христос, приняв облик освященной гостии, вот-вот пройдет прямо под окнами комнаты, где совершалось убийство.

Убийцы, верные неаполитанским убеждениям, которые требуют, чтобы в тот момент, когда Святые Дары проносят мимо, все прервали свою работу, независимо от того, во благо она совершается или во зло, замерли с поднятыми ножами.

Однако в ту минуту, когда процессия со Святыми Дарами проходила мимо дома, когда факелы, которые носят в железных клетках, окрасили своим красноватым светом окна спальни, каждый из убийц принялся креститься правой рукой, той самой рукой, в какой он сжимал еще не остывший и окровавленный нож.

Левой рукой они удерживали жертву, пытавшуюся дотащиться до окна и кричавшую:

— Звери! Нелюди! Господи, сжалься хоть ты надо мной!

Пока длилась эта минута молчания и жуткого оцепенения, процессия со Святыми Дарами удалялась. Звон колокольчика постепенно становился все тише и, наконец, смолк.

Джеппина напряженно прислушивалась. Остальные смотрели на нее.

— Ну вот, — произнесла она, когда все окончательно стихло, — теперь можно.

И убийцы, продолжив прерванную работу, снова вонзили ножи в тело жертвы.

— Господи Иисусе Христе, — вымолвил несчастный, — в руки твои предаю душу мою!

И он испустил дух.

В эту минуту дверь приоткрылась и Антонино, просунув голову в щель, спросил:

— Ну что, выпустили кровь из борова?[37]

— Да, — ответила Джеппина, показывая ему окровавленную бритву и такое же запястье, — дочиста.

— Тогда все хорошо, — входя в спальню, произнес Антонино.

Вслед за ним туда вошел светловолосый парень, тот, что позднее дал признательные показания, позволившие мне изложить все эти подробности; ему они стали известны от его товарищей и от Джеппины, ибо сам он, выйдя из соседней комнаты за мгновение до того, как ее начал осматривать Руффо, в убийстве участия не принимал и собственными глазами ничего не видел.

Именно поэтому он и решился дать показания, в надежде, что своей помощью в расследовании убийства завоюет снисхождение со стороны судей.

VI

— Все хорошо, — повторил Антонино, — но надо, чтобы стало еще лучше; теперь речь о том, чтобы порыться в карманах папаши; при нем должна быть кругленькая сумма.

Убийцы принялись обшаривать тело убитого.

В боковом кармане его коричневого редингота находился старый сафьяновый бумажник зеленого цвета, куда Антонино посоветовал ювелиру положить полисы. С этого кармана и начали осмотр.

В бумажнике лежали полисы на общую сумму в семьсот дукатов; мы уже говорили, что этими полисами были вексели Неаполитанского банка.