Неаполитанские хроники

Довольно заметная вульгарность, сквозившая во всем его облике, не позволяла ошибиться насчет того положения, какое он занимал в обществе: это был модничающий мастеровой, но все же мастеровой.

Трое других были в бархатных куртках, и присущая им манера одеваться указывала на то, что это обычные мастеровые.

Гаэтано Рацци напоминал Антонино скорее аккуратностью своей одежды, нежели ее соответствием моде; светловолосый и бледнолицый, он тоже был красивым малым, но лицо его то и дело искажалось лихорадочными гримасами, а тело вдруг начинало подергиваться, что свидетельствовало о его нервическом характере.

По одному лишь его облику было нетрудно понять, что если во всей этой банде негодяев и есть тот, кто способен разоблачить ее, так это непременно он.

Что же касается обоих факкини, то они были одеты, как обычные портовые грузчики, и выглядели вполне спокойными, так как в ходе следствия против них не было выдвинуто никаких обвинений; посему они рассчитывали на оправдательный приговор, что в итоге и произошло.

Джеппина сидела на скамье, уткнув лицо в ладони, и оставалась в этой позе почти все время, пока длились судебные прения, изменяя ее лишь в те моменты, когда была вынуждена отвечать на заданные ей вопросы.

Антонино высоко держал голову и болтал с соседом, пытаясь смеяться, как если бы был всего лишь зрителем, а не действующим лицом. Сосед, настроенный куда мрачнее, рассеянно слушал его, не смеялся и почти не отвечал ему.

Обвиняемых рассадили в три ряда; во втором ряду находились убийцы, прятавшиеся в шкафу, и один из факкини; в третьем оказались второй факкино и Рацци.

Между тем стали оглашать обвинительный акт; вначале Антонино слушал его рассеянно, но затем, когда ему стало понятно, насколько хорошо осведомлен следственный судья, по лицу его пробежало облачко, он вперил взгляд в судебного обвинителя, дыхание его сделалось прерывистым, а губы приоткрылись, позволяя увидеть его острые шакальи зубы; наконец, когда обвинитель, дойдя в своей речи до ограбления ювелирного магазина, заговорил о той роли, какую Антонино отвел в этом деле себе, о том, что он поручил делать своему спутнику, и о том, как через опускное окно они покинули магазин, Антонино медленно повернулся всем телом к Гаэтано Рацци, единственному человеку, который мог сообщить все эти подробности, ибо он один сопровождал его в магазин.

Рацци отпрянул назад, как если бы увидел рядом с собой змею, и из бледного сделался мертвенно-бледным.

У Джеппины вырвался жалобный стон.

Затем, еще сильнее, чем прежде, она уткнула лицо в ладони.

Я не следил за ходом судебных прений; несмотря на нерешительность свидетелей обвинения, которые, вместо того чтобы, отвечая на вопросы председателя суда, смотреть на него, не отрывали взгляда от Антонино и, казалось, умоляли его простить им эти показания; несмотря на категоричность лжесвидетелей защиты, которых отыскали на улице Санта Катерина, где, подобно безработным, поджидающим клиентов, околачиваются те, кто занимается этим почтенным ремеслом, — так вот, несмотря на все это, дело приняло совершенно безнадежный для двух главных обвиняемых оборот, и, хотя они упорно от всего отпирались, никто в зале заседаний не сомневался, что их приговорят к смерти.

Главными же обвиняемыми были Джеппина и Антонино, и потому на них, главным образом, и были обращены все взоры.

Когда присяжные заседатели удалились на совещание, председатель суда предложил мне последовать за ними. Я полагал, что это запрещено, но в Неаполе все обстоит не так, как везде. В итоге я согласился и перешел в совещательную комнату.

Однако, к моему большому удивлению, спор там шел не по поводу виновности подсудимых, а по поводу смертной казни.

Преступление было настолько явным, настолько чудовищным, и совершено оно было при таких обстоятельствах, что ни одному из присяжных даже в голову не пришло ответить «нет» хотя бы на один из вопросов, поставленных председателем суда; но Неаполь, ревниво относясь к тосканской цивилизации, хотел пользоваться той же привилегией, что и тосканцы, то есть отменой смертной казни. Отменить смертную казнь потребовали у Итальянского парламента неаполитанские депутаты, но им было отказано. Так что речь шла всего-навсего о том, чтобы отыграться, обойдя закон.

Спор разгорелся вокруг того, как обойти закон.

Невозможно было найти ни единого смягчающего обстоятельства; убийство, за которым последовало ограбление, было совершено преднамеренно и с отвратительной жестокостью.

— Господа, — произнес старшина присяжных, — все мы согласны в том, что обвиняемые виновны, не так ли?

Ответом ему было единодушное «да».

— Но одновременно все мы согласны в том, что, как бы они ни были виновны, не следует приговаривать их к смерти.

Да.

— В таком случае не стоит затягивать обсуждение.

Зазвенел колокольчик: судьи и присяжные возвратились в зал заседаний и заняли свои места; было велено привести подсудимых.