Неаполитанские хроники

Не счесть криков ужаса, боли и предсмертной муки, по вине маршала де Виллара прозвучавших в Севеннских горах, а жестокие насилия, совершенные драгунами великого короля Людовика XIV над женами и детьми камизаров, вошли в поговорку; так вот, все это не идет ни в какое сравнение с тем, что посреди буйного победного пиршества и в момент разграбления деревни или захвата замка творили главари калабрийских разбойников.

Вероятно, нечто подобное можно отыскать лишь в действиях краснокожих индейцев, о чьих ожесточенных сражениях, бродячем образе жизни и способности встречать смерть безмолвно или с насмешкой поведал нам превосходный поэт Купер.

Чтобы одолеть таких людей, нужны люди еще страшнее, чем они; чтобы одолеть такие железные сердца, нужны твердокаменные сердца.

Выше мы упомянули Такконе. Скажем несколько слов об этом разбойнике.

Властвовал он в Базиликате, и это властвование, несмотря на предпринимавшиеся попытки подавить его, продолжалось в годы правления как Жозефа Бонапарта, так и Мюрата.

Зачастую он сражался с лучшими нашими солдатами и благодаря выигрышной позиции, знанию местности и ночной темноте наносил им поражение, а когда не мог победить их, удивлял их совершенно новой тактикой.

Нередко в самый разгар перестрелки он подавал сигнал своим сообщникам, и те мгновенно рассеивались и разбегались в разные стороны. Наши солдаты, жаждая победы, пытались преследовать этих проворных горцев, и тогда повторялась старая история про Горациев и Куриациев: разбойники внезапно поворачивались, каждый из них бросался на своего усталого и запыхавшегося противника, и, прежде чем тот успевал прийти в себя от неожиданности, его настигала пуля или кинжальный удар.

Если же, напротив, разбойник сталкивался со стойким и способным защитить себя солдатом, он исчезал снова, а кто может догнать в горах убегающего калабрийца?

Такконе был самим бесстрашным и самым жестоким в своей банде, и именно этим качествам он был обязан авторитетом у товарищей. У этих полудиких людей званием атамана крайне редко завладевают самовольно: тот, кто командует в горах, всегда достоин командовать.

Кроме того, он был самым быстрым скороходом в банде. Казалось, будто быстроногий Ахилл Гомера оставил ему в наследство свои золотые поножи или Меркурий прицепил к его пяткам крылья, с которыми сам он носил вести Юпитеру. Чудилось, будто он в один прыжок переносится с места на место: он был подобен ветру, подобен молнии!

Однажды наши солдаты со всей мощью напали на него в лесу, где, казалось, он был настроен на долгое сопротивление; но, воспользовавшись темнотой, он внезапно исчез как призрак во мраке, а все его люди скрылись, подобно ему. На другой день он уже был со своей бандой под стенами Потенцы, главного города Базиликаты, добравшись туда по тропам, которые считались непроходимыми для всех, кроме серн и диких коз.

И заметьте, что Потенца — не деревня и не поселок, а город с населением в восемь или девять тысяч человек.

Увидев эту банду, словно свалившуюся с неба, и услышав грозное имя Такконе, все восемь или девять тысяч жителей насмерть перепугались и даже не помышляли о сопротивлении.

Тем временем король Такконе отправил в город глашатая, объявившего, что всем светским, церковным и военным властям приказано под страхом смерти и сожжения их домов незамедлительно явиться к нему.

Час спустя можно было увидеть странное зрелище: городские чиновники, впереди которых шло духовенство, а позади тянулся весь народ, подходили один за другим к главарю разбойников, воздавая ему почести, и на коленях и с молитвенно сложенными ладонями просили у него пощады.

Некоторое время Такконе спокойно взирал на их унижение, а затем с великодушием Александра Македонского, захватившего в плен семью Дария, сказал им:

«Поднимитесь, несчастные! Вы недостойны моего гнева; горе было бы вам, приди я сюда в другие времена; но сегодня, поскольку я победил врагов своих с помощью Пресвятой Девы Марии, сердце мое открыто для жалости; сегодня, в этот день праздника и триумфа для всех праведных людей, я не хочу марать себя вашей кровью, хотя, быть может, вследствие ваших постыдных воззрений было бы правильно пролить ее. Но вам не стоит радоваться, вы отнюдь не освобождены от наказания. За то, что вы восстали против своего короля и отреклись от своего Бога, вам надлежит не позднее, чем через час, выплатить дань, о размере которой вас уведомит мой секретарь. Ну же, поднимитесь и пошлите гонцов в город, чтобы там приготовили празднество, достойное моей победы. Вы все, кто здесь присутствует, будете сопровождать меня и распевать хвалебные гимны вплоть до самого кафедрального собора, где монсиньор отслужит торжественный молебен, дабы возблагодарить Всевышнего за победу нашего оружия. А теперь вставайте — и в путь!»

И все горожане, распевая в честь главаря разбойников священные гимны и держа в руках оливковые ветви, двинулись к кафедральному собору вслед за Такконе, который гарцевал на лошади, сплошь увешанной колокольчиками и украшенной перьями и шелковыми кистями.