Небесная канцелярия

К чёрту! К чёрту всё… Бегом на грань безумия и забвения, где расплавленный металл реками струится по земле, где водопады мёртвого огня низвергаются в пропасть. Губы дьяволицы, вечно жаждущие поцелуев, её тело – горячая живая тьма; её пламя – адское пламя страсти.

Он ужасно пьян и готов пить ещё больше, только чтобы забыться. Его руки не то снимают, не то разрывают платье, под губами напрягается и вздрагивает горячее гибкое тело. Она смеётся и стонет одновременно. Жар и пламя, капли, струйки пота, мерцание огней. Он удерживает её крепко, пока её стон не переходит в крик, а затем в почти жалобный всхлип, пока не перестаёт содрогаться её тело, пока жар не становится нестерпимым. И только тогда он ещё сильнее прижимает её к себе, впивается в шею губами, словно хочет напиться потом, кровью, душой.

Если такова участь мужчины, человека – пусть. Он с ней согласен, только бы вечно длилось это наслаждение, только бы забыться, ни о чём не думать, ничего не вспоминать, ничего больше не хотеть.

«Ещё!»

Её хриплый стон похож на рычание зверя, на вскрик первой в мире женщины. И он закрывает её рот поцелуем, а она до боли впивается ногтями в его спину. Это настоящий ад, невыносимая пытка, и это же рай, и на самом деле это самая обыкновенная, ничем не примечательная человеческая жизнь.

Когда Аврелий приходит в себя на смятой постели среди каменных стен, уже глубокая ночь. Слышны только пьяные песни чертей, да где-то вдалеке скрип, как будто поворачивается громадное колесо. Дьяволица приподнимается на локте, пробегает по коже ангела острыми ноготками, её глаза горят, как у довольной кошки.

– Не такой уж ты неопытный, как мне вначале показалось.

Ангел не отвечает. Больше всего ему хочется сейчас свежей воды, но здесь такого добра не найти. Поэтому он махом допивает остатки абсента из бутылки.

– Где мы? – спрашивает он.

– В аду, – пожимает плечами дьяволица. – Какая разница?

– Какая разница, – повторяет Аврелий. – Да. Так все говорят. А мне есть разница…

– Ты чертовски пьян. И чертовски красив. Ты больше похож на демона, чем на ангела. Не хочешь у нас поработать?

– В аду? – усмехается он. – Нет, спасибо, мне своего хватает. Ты не была в настоящем аду. И я ещё не был.

Слегка отстранившись, дьяволица непонимающе на него смотрит. Аврелий снова усмехается:

– Забудь. Считай пьяным бредом.

Он ставит бутылку на пол и начинает одеваться.

– Не останешься?

– Нет. Завтра на работу.

– Понятно. Заходи, если что.

– Замётано.

Аврелий выходит на воздух. Точнее, он надеется, что там будет свежий воздух. На поверку – тот же жар, проникающий под кожу, обволакивающий неутолимый жар, который сжигает всё: тело, чувства, мысли. Аврелий ловит себя на том, что сейчас больше всего на свете хочется вернуться обратно, упасть в объятия дьяволицы и забыться до утра, может, и до следующего утра. Приходить сюда каждую ночь, погружаться в ад, лишиться воспоминаний, стереть всё ненужное. Живут же так ангелы смерти, это нормально, это даже приветствуется. «Ведь по сути прав Ланселот, – с ненавистью вспоминает Аврелий своего врага. – Здесь можно пересидеть спокойно. Взмахнуть мечом столько раз, сколько требуется для отчётности, много ума не надо».

Но всё равно шагает через ад, по застывшей лаве, мимо далёких криков и перестука молотков, сквозь завихрения дыма и всполохи огня.

Отыскав выход из подземелий, он поднимается на поверхность и наконец-то оказывается на воздухе, по-настоящему свежем и холодном. «Точно, ведь скоро наступит зима», – вспоминает Аврелий. Вокруг тьма, во тьме вспыхивают звёзды. Он с трудом, будто забыл, как это делается, расправляет крылья – крылья, которые здесь почти не нужны. На звёздное небо набегают тучи. Они несут с собой сверкающие зарницы и только и ждут повода, чтобы обрушиться дождём. А потом обрушиваются: ледяным ливнем, молниями, громом, сразу всем одновременно. Ангел с наслаждением подставляет лицо острым хлёстким струям, набирает воду в ладони и горсть за горстью утоляет жажду. Что-то настоящее, живое, дикое смывает с него остатки цепкого мёртвого жара, уносит прочь действительно лишнее, возвращает ясность мыслей. Он ещё не знает точно, не может сформулировать, чего хочет добиться, к чему прийти. Но, по крайней мере, видит свои следующие шаги. А это уже немало.

На следующий день Аврелий, быстро расквитавшись с заданием на день – одна-единственная душа, которая уже пару месяцев дожидалась своего часа, – мчится искать Цицерона. Находит куратора у кофейного автомата, пока тот пьёт кофе и просматривает план на день. Увидев Аврелия, понимающе улыбается и спрашивает:

– Ну как вчера время провёл?

– Неплохо. Слушай, Цицерон, у меня к тебе есть просьба.

– Какие проблемы?

Отхлебнув из стаканчика, он морщится – кофе оказался слишком горячим.

– Ты говорил, что в разных секторах на подхвате работаешь.

– Ага.

– Возьми меня стажёром на войну, – выпаливает Аврелий.

Цицерон продолжает разглядывать картонный стаканчик, стараясь казаться спокойным, но видно, что слова Аврелия выбили его из колеи.

– На какую войну?.. – уточняет он.