Недрогнувшей рукой

С тех пор прошло много лет. Но мне везло: никогда не приходилось заниматься тем, что не нравилось, раздражало, не приносило удовлетворения. Я написала и издала одиннадцать книг, неизменно работала в любимом журнале, преподавала, редактировала, рецензировала. Не иначе как десятая муза опекала меня.

В отношении к деньгам люди делятся на две категории: одни стремятся больше заработать и готовы не щадить сил, другие предпочитают экономить, но не перетруждаться. Но есть, конечно, и любители легких денег, и скупые рыцари. Мое отношение к деньгам, как я думаю, сформировалось еще в детстве.

Когда мне было девять лет, я мечтала о наборе цветных карандашей (сорок восемь оттенков!!!) в трехъярусной размером с книжку картонной коробке, которая удерживалась в стоячем положении подставкой с шелковой тесемкой. Попадавшие мне в руки монетки я кидала в прорезь на спине черной глиняной кошки-копилки с нарисованной хитрой мордой и красным бантиком на шее. Сначала монетки с глухим стуком падали на дно, затем стук перешел в легкий звон – и тут-то грянула хрущевская денежная реформа.

Конечно же, я мало что могла понять в ее финансовом механизме, но уловила одно: если монетки немедленно не извлечь, труды пропадут даром. Мне уже не нужны были никакие карандаши, мне было только жаль кошку, которая так уютно прижилась на подоконнике. Оказалось, что до этого я не задумывалась о том, что ценой получения денег должна будет стать гибель безвинной копилки. Я плакала, взрослые меня утешали, обещали карандаши, уговаривали не трогать кошку, но я, рыдая, бросила ее на пол и убежала, оставив ворчащей няне собирать разлетевшиеся по полу монетки и глиняные черепки. Я отказалась пересчитывать деньги, хотя меня уверили, что их как раз хватает, карандаши были торжественно куплены, но потеряли для меня всякую привлекательность.

Бывали, конечно, и потери. В таких случаях работала спасительная мысль, что это всего лишь деньги. Известно: “Спасибо, Господи, что взял деньгами”.

Мой муж завоевал обожание наших соседок по деревне, когда я очень хотела купить себе новые сережки, но надо было чинить забор. И вот подружки, стоя среди разбросанного штакетника, причитали, как же мне идут эти серьги, я лицемерно кивала на забор, хотя внутри рыдала. И тут подошел муж и решительно сказал: “Покупаем серьги. Забор на себя не наденешь”. Наша шкала ценностей была общей…

Я не видела лица людей, проигравшихся в пух и прах в казино. Но однажды я видела, как на глазах у владелицы в буквальном смысле полетели в море ее бриллианты. На так называемом женском пляже в сочинском санатории, где, сняв купальники, предавались ровному загару небедные матроны и куда я забрела из любопытства один-единственный раз, они красовались нагишом, но при полном комплекте драгоценностей. И вот одна, надев купальник и собираясь окунуться, сняла сверкавшие на солнце серьги и кольца и устроила в перевернутой широкополой шляпе, которую сменила на купальную шапочку. Шляпу положила на топчан и попросила подругу присмотреть. Женский пляж размещался на выдающемся в море пирсе с реечным полом. Когда дама, насладившись купанием, вернулась к своему месту, она изящным движением схватила шляпу и со словами: “Как хорошо!” – взмахнула ею и водрузила на голову. Никто не успел среагировать на то, как бриллианты, взблеснув на мгновение, исчезли в промежутках между рейками пола и, красиво говоря, их поглотила морская пучина. Не стану описывать, что было дальше, скажу только, что вскоре на пирс примчалась бригада скорой помощи. Говорят, долго еще ныряли охотники за сокровищами в масках, но вроде бы тщетно.

Настоящей нищеты на мой век не выпало. Но периоды бывали разные. Когда только-только родилась дочь и одновременно тяжело болела свекровь, мы жили очень стесненно. Но изо всех сил старались этого не замечать, хотя порой я втайне приходила в отчаяние. И вот однажды кто-то из друзей сказал нам, что в антикварном магазине на улице Горького видел настоящий костяной китайский маджонг. Это был период нашего запойного увлечения тогда еще не вошедшей в моду игрой. И набор для игры был самодельным. Кости были сделаны кустарным способом, а иероглифы едва ли сумел бы опознать настоящий китаец. Мы без колебаний купили тот маджонг. Он стоил почти месячную зарплату мужа – единственного на тот момент кормильца семьи. Этот, казалось бы, легкомысленный поступок помог нам поверить в то, что все наладится и что есть нечто поважнее белого хлеба.

Деньги всегда были нужны. Сначала на репетиторов для дочери – а их было ох как много! – потом на машину, потом на дом в деревне. И полностью надо было содержать маму после смерти отца (тридцать лет). А еще потом хотелось поездить по миру. И наконец – долгая болезнь мужа и годы сиделок для мамы…

* * *

После похорон мамы я задумалась. Долги отданы, сиделки отпущены. Новый этап жизни. Работать можно, что называется, в охотку. А что бы я бросила? И поняла, что все жалко. Потому что интересно. И потому что уже много сил вложено, и потому что отдача есть. И какое же это, оказывается, счастье…