Недрогнувшей рукой

Воспоминания и впечатления – этого никто никогда не отнимет, этим можно владеть безраздельно и вечно. Вот для чего нужны путешествия.

Казалось бы, пиши путевые заметки, а то и травелоги, раз уж так одолевает “охота к перемене мест”. Но не тут-то было – все душевные силы уходят на эмоциональную вовлеченность, растворение в моменте… Когда выныриваешь на поверхность, кажется, что главное мгновенно забывается, а остается лишь яркое послевкусие, непередаваемое словами. Даже в моем дневнике время путешествий ограничивается указанием дат и маршрутов – а ведь в нем находится место для вполне незначительных событий.

При всем при том на моей персональной шкале ценностей путешествия занимают одну из почетных верхних строчек. Но вот что гложет: я не люблю о них рассказывать. Мне всегда кажется, что не то и не так. И уж если я начинаю рассказывать, то точно не о том, чего от меня ждут: никаких красот, никаких главных достопримечательностей, никаких восторгов. Потому что делиться по-настоящему хочется тем, что другим покажется совершенно несущественным, а то и странным.

Несколько примеров.

О Венеции. Не каналы, гондолы и палаццо, даже не вода, которая сочилась из-под плит площади Сан Марко, а шар на кончике трубки стеклодува, который рос на глазах, после чего я при первой возможности пошла на мастер-класс, и кособокая вазочка, которая только что с моей помощью возникла из песка, всегда стоит на моем столе.

О Кенозерском заповеднике. Не невероятные уникальные расписные потолки в деревянных храмах – “небеса”, не зеркала озер, а странная конструкция, напоминающая доску объявлений, на которой была закреплена солнечная батарея. Сюда, на берег, не дотянуто было электричество, а от батареи питалась пожарная сигнализация деревянного храма. И еще записи рассказов деревенских архангелогородских старух, одна из которых в пословице выразила то, о чем мечтает каждый: “С ног – да в гроб”.

О Париже. Не Эйфелева башня, которая вблизи оказалась невероятной красавицей, не бульвары, не набережная Сены, не Монмартр, не Нотр-Дам, а советы Марьи Васильевны Розановой, напоившей нас чаем в своем доме в Фонтене-о-Роз (который она называла “Фонтене-о-Розанофф”). Узнав, что мы впервые в Париже, сказала в своей едкой манере, что смотреть надо в первую очередь общественный туалет в стиле ар-нуво на площади Мадлен, и непременно прокатиться на поезде метро без машиниста, причем в первом вагоне.

О бунинских Озёрках. Не о том, что именно этот дом и эти места описаны в “Жизни Арсеньева”, а о том, что дом оказался крошечным и никак не похожим на то, как мы привыкли рисовать себе дворянскую усадьбу, и еще о том, что там на столе стояла чашка из такого же немецкого антикварного сервиза, что и та, из которой я каждое утро пью кофе.

О Китае. Не о Запретном городе и невероятных размерах площади Тяньаньмэнь в Пекине, не о шанхайской набережной, а о том, что подлинность Великой Китайской стены доказывает для меня разная высота ее ступенек, и о молодой девушке-гиде, которая все время цитировала Мао Цзедуна, начиная едва ли не каждую фразу словами “Великий председатель товарищ Мао говорил…”, притом что на дворе стоял 2012 год и “великого кормчего” уже три с половиной десятка лет не было на этом свете.

О заповеднике Дивногорье. Вовсе не потрясающие меловые горы и пещерные храмы, а воронежский чернозем, так въевшийся в подошвы моих кроссовок, что в их рельефах живет по сей день, несмотря на все щетки и чистящие средства.

О Барселоне. Не о невероятной Саграда Фамилии, не о парке Гуэль, а о том, что у великого Гауди один глаз был дальнозорким, второй – близоруким. Не потому ли он видел мир совсем иным, не потому ли его творения не похожи ни на какие другие?

О деревне Учма под Угличем, куда я недаром долго стремилась, чтобы попасть в частный “Музей судьбы русской деревни” и посмотреть экспозицию “Старухи о любви”, где собраны предметы и записи рассказов местных жительниц. И меня потрясло, как одна из них вспоминала, что ее возлюбленный говорил: “Ты такая красавица, прямо как на шоколадке «Аленка»”. Мало я слышала более трогательного за свою жизнь…

Об Амстердаме, ставшем одним из самых моих любимых городов мира. Не каналы, не цветочный рынок, не дом Рембрандта, а зимние картины Ван Гога, полностью перевернувшие мое представление о художнике, а еще “Женщина, читающая письмо” Вермеера, к которой я несколько раз ходила как на свидание.

Об Узбекистане. Не минареты и медресе в Самарканде и Бухаре, не резьба и ковры, а невероятный цвет изразцов – бирюза и лазурь, и еще верблюжата в Кызыл-кумах по дороге в Хиву.

Об Израиле. Не великие библейские святыни, не Мертвое море, не шумные базары, а то, что пустыня, – это не песок, а розовато-желтые камни.