Недрогнувшей рукой

Мы были студентами, еще не доползли до середины обучения. Большинство Володиных однокурсников по физтеху жили в Долгопрудном, в общежитии. Семейных пар было мало, естественно, часто собирались у нас. Я делала любимое блюдо: слои вареной картошки, нарезанной кружочками, перекладывались всем, что находилось в холодильнике – от селедки и сосисок до соленых огурцов и тертого сыра. Сверху этот слоеный пирог щедро заливался майонезом. Через полчаса из духовки вынимался огромный противень, на всех хватало.

Что семьи не получается, стало ясно довольно быстро. Мне хотелось вить гнездо, ему это было совершенно не нужно. Я тогда не могла понять, что свобода для Володи на самом деле главная ценность, по-мещански давила.

На студенческие каникулы мы, уже супруги, поехали в Закарпатье, в Ясиня, где Володя намеревался кататься на горных лыжах. Горные и водные лыжи и большой теннис – тогда был джентльменский набор для физиков. Я кататься не собиралась, всегда боялась лыжных горок (вообще лыжи не любила, а разницы между равнинными и горными не понимала; знала бы я, как полюблю горные лыжи через много лет). С нами были еще несколько Володиных друзей по физтеху. Меня это огорчало, я жаждала медового месяца. Сейчас понимаю, что это было первым, конечно, тогда не замеченным звоночком, предвестником нашего расставания. Жили мы в доме, невероятно чистом, но совершенно чужом. В нашей комнате стены были покрашены небесно-голубой краской, по которой летели, взмахивая крыльями, нарисованные по трафарету белые лебеди почти в натуральную величину. Хозяйка-венгерка каждое утро вносила поднос со свежими булочками и кофе. Все катались, я гуляла, пили глинтвейн на горе, что казалось какой-то нездешней жизнью. Гора, как я теперь понимаю, была убогая, но пара скрипучих бугельных подъемников казалась верхом совершенства. В один прекрасный день мне надоело гулять, я решила спуститься на санках. Хотела попросить у хозяйки ее большие сани, стоявшие под навесом для дров, но ее не было дома, я подумала, что вряд ли бы она мне не разрешила и взяла без спросу. Почему мне никто не объяснил, что в отличие от лыж санки неуправляемы? Наверное, я свой план никому не открыла. Когда я покатилась вниз, вся гора замерла. Видимо, это выглядело страшно. На середине спуска санки подо мной развалились на две части (как выяснилось, в старину они делались без гвоздей, а колышки не выдержали). Первая улетела вниз, за ней катилась я, а за мной – вторая половина. Внизу ко мне уже бежали люди. Я сильно расшиблась, была вся в синяках, но волновали меня только сломанные санки. Впрочем, через три минуты прибежала хозяйка, уже узнавшая о происшествии, ахала, предлагала какие-то волшебные травы от ушибов, а на санки махнула рукой.

Потом началась оттепель, снег растаял (конечно, ни о каких пушках тогда речи не было), и мы поехали в Одессу. Сняли комнату на 12-м (кажется) Фонтане. Тогда я полюбила зимнее море. Эта хозяйка, в отличие от закарпатской, была неприятной и все время охала, что не хватает денег, и сокрушалась, что мало с нас взяла. Нажилась она в семидесятом году во время холеры, когда люди там застряли на карантине и готовы были платить втридорога за отдельную комнату. “Ох, хоть бы каждый год была та холера”, – вздыхала хозяйка. Несколько одесских дней были прекрасны, одни из самых светлых в нашей недолгой супружеской жизни.

Летом мы полетели в Кисловодск, сняли там дурацкую, невероятно уродливую квартиру, мне в ней все было отвратительно: розовые с золотыми цветочками обои, аляповатые переводные картинки на кухонном кафеле… В этом тоже сказался Володин выбор: не на море, куда все. Нашей главной едой были кабачки, настолько дешевые, что почти бесплатные. До сих пор запах жареных кабачков – память о том лете. Денег было мало, экономили, чтобы потом пойти поужинать в ресторан, где на стенах висели ковры и оружие, а зал назывался политкорректно и невнятно – “национальный”. Мы много гуляли, разговаривали и вроде бы пришли к какому-то общему знаменателю. Но осенью опять погрязли в мелких разногласиях, и в декабре я вернулась к родителям. И тут началось самое интересное. Как только ушла общая территория, наш роман вспыхнул вновь. Мы встречались каждый день, проводили долгие часы в бывшей “нашей” комнате, а потом расставались до завтра. Мне сейчас трудно даже восстановить, почему мы не съехались вновь (и Володя этого не помнил). Но постепенно ежедневные встречи стали еженедельными. Я много плакала в те месяцы, мне казалось, что я все сама разрушила, что ничего хорошего уже никогда не будет.

А потом у каждого стала появляться своя жизнь.

Господи, нам было по двадцать лет!

До развода, который случился три года спустя, мы не встречались. Зато отметили его тепло и радостно и даже напились, чего практически не случалось в нашей общей жизни. Я к тому времени, пережив ряд приключений, уже жила новой семьей. Володя стал приходить к нам в гости.