Недрогнувшей рукой

Лето мы проводили на даче на Отдыхе. У Володи был бурный период поисков подруги. Он приезжал обычно к вечеру, когда возникала очередная кандидатка, как говорила моя бабушка, “на смотрины”.

Через год я родила дочку. Из роддома меня забирали трое мужчин: папа, муж и Володя. Вскоре я очень заболела, надо было искать лекарство, Володя нашел.

Мы не теряли друг друга никогда. О решении не возвращаться в Советский Союз с конференции на Западе Володя сообщил мне вполголоса на кухне. Он, наверное, уже был большим ученым, не знаю, для меня эта физика что китайский. Тогда СССР еще не кончился, и был навсегда. Увидимся ли?

Увиделись. И в Москве, и в Париже мы с Мишей у него жили. И Дину, маму его, хоронили. И после Мишиной смерти он меня очень поддержал.

Как это все проскочило-пролетело…

…Двадцать четвертого февраля 2022 года Володя позвонил мне со словами: “Ну как тебе наш день?” 24 февраля 2023 года могла бы быть наша золотая свадьба, и мы нервно веселились, строя планы, как бы ее отметить. Роковое число – он умер 24 октября. В 2022 году. До золотого юбилея не дожил…

Но вскоре после того телефонного разговора, когда в России запахло бедой, Володя пошутил: “Что ли еще разок на тебе жениться, получишь вид на жительство во Франции” – отчасти всерьез. Наши разговоры, в основном по видеосвязи, становились все более частыми и долгими. И однажды он сказал: “Чем так болтать, лучше бы за чашечкой кофе на набережной”. Это стало нашим паролем. Мы смеялись, что заслужили это право всей долгой жизнью рядом. Несмотря ни на что, мы в те месяцы очень много смеялись. Он успел прочитать мою последнюю книжку, говорили о ней.

И за два дня до его внезапной смерти мы строили планы, рассуждали, где бы лучше нашу чашечку кофе пить…

Как в стихотворении так любимого им Давида Самойлова, которого часто читал наизусть:

Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале…

И до щемящей концовки, которую он знал с юности, и, может быть, именно поэтому, вопреки ей, все понял вовремя:

О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,
И что, порой, напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься…

Как по нотам

Она называла меня Васька – не помню, а может быть, и не знала никогда почему. Всю жизнь всем представляла меня двоюродной сестрой, я неизменно смущалась, но никогда не перечила – я и чувствовала ее как сестру. В своих консерваторских компаниях, если оказывался кто-то незнакомый, шла та же формула, но с добавлением: “Моя двоюродная сестра. Нормальный человек – не музыкант”. Мы обе родились под знаком Девы, были тезки – Елены, только я Васька, а она Лёка.

Есть смешная фотография: я у Лёки на коленях, мне лет шесть, ей, соответственно, четырнадцать. Со временем разница в возрасте совершенно стерлась, особенно после того, как у нас с интервалом в год и два дня родились дочки. А когда она заболела, я и вовсе стала как бы старшей.

Был только один период, когда эта разница оказалась существенной. Лёка была уже замужем, а мне было лет тринадцать. О ее жизни в те годы, о неудачном браке и драматичном разрыве я узнала спустя несколько лет.

Лёка присутствовала в моей жизни, сколько я себя помню. Ее отец, пианист, был ассистентом моего дяди в Консерватории, приходил на Миусы. Летом они снимали дачу в Отдыхе напротив нас, а потом, много лет спустя, когда родились девочки, опять стали снимать ее же.

Ей все в моей жизни было интересно. Она требовала ежедневных подробных рассказов. Я часто раздражалась, но, только когда Лёки не стало, осознала, насколько это на самом деле было мне важно. Она очень радовалась моим удачам, когда что-то из задуманного у меня получалось, неизменно комментировала: “Как по нотам”. Но часто приходилось возражать ей: “Вовсе нет, это было, скорее, чтение с листа”.

Она была очень хороша собой, невероятно подвижное, улыбчивое лицо и, как принято говорить, море обаяния. Любила красивую одежду, была неутомима в набегах на магазины, где неизменно хотела перемерить все, что висело на вешалках, даже если ей этот предмет был заведомо не нужен. Меня же это мучило, я терпела такие совместные походы с трудом, быстро уставала и не получала никакого удовольствия.

Для своих консерваторских учеников Лёка – Елена Владимировна – была не просто преподавателем, а как кто-то из них сказал – “мамкой”. Они ее обожали. Она изображала их с таким юмором и артистизмом, что я всегда просила рассказывать об уроках, и эти рассказы превращались в настоящий сериал.

Судьба не была к ней ласкова. И личная жизнь так и не сложилась, и болезни-болезни. Ей не было сорока, когда она очень сильно захромала, и дело шло к неподвижности. Великий доктор Илизаров в Кургане обещал помочь.