Неизвестная. Книга первая

В то же время Данилов заметил, как она иногда потирает безымянный палец на правой руке, словно ищет что-то, что было, но исчезло и теперь этого исчезнувшего не хватает. Но больше всего ему нравилось, как иногда она рефлекторно трогает локоны, поправляет шляпку и оглядывается, словно выглядывает в толпе кого-то, словно ждет встречи с кем-то, с кем- то нужным, и ожидание это для нее очень важно.

«Может меня?» — буркнул он тихо, и сам же себе ответил: «А почему бы и нет…»

Как только Николай увидел в толпе, стремящейся к выходу из аэроклуба, знакомую шляпку, он сразу же вступил в бурный людской поток.

— Простите… извините… позвольте… Сам пошел!

Нельзя сказать, что это было просто. Однако Данилов рассчитал точно и уже недалеко от выхода как бы случайно оказался рядом с ней. И она узнала его и улыбнулась.

— Ой, здравствуйте! Это же вы мне кошелек вернули!

А Николай мысленно поблагодарил Нехлюдова за то, что тот научил этому фокусу. Ничто так не располагает человека, как внезапно возвращенные деньги.

— Да, — ответил он и улыбнулся в ответ.

— Меня зовут Мария.

— Мария? Маша?

— Не так… Мария, — сказала женщина, и акцент проявился чуть сильнее. — А вас?

— Николай.

И людской поток понес их дальше. Вместе.

А Вася Ермишин посмотрел им вслед и усмехнулся. Он стоял в стороне от выходивших из аэроклуба людей и наблюдал, как Данилов и та женщина в чудной шляпке приближаются к выходу.

Сержант снял кепку, платком вытер взмокший лоб и пошел в сторону дежурной части аэроклуба.

Здесь царило оживление. Уставшие милиционеры — а прошедшие сутки действительно были не из легких — шумно обсуждали праздник и предвкушали обещанный начальством банкет в честь успешного проведения «мероприятия государственного уровня».

Вася на входе показал свое удостоверение, кивнул козырнувшему милиционеру и прошагал прямо в кабинет дежурного по изолятору. В кабинете за рабочим столом немолодой уже капитан милиции что-то писал, обмакивая ручку в непроливайку и тихо чертыхаясь из-за неудобства казенного пера. Ермишин представился, снова показал удостоверение и сразу приступил к делу.

— Товарищ капитан, — сказал он дежурному. — Вам сегодня человечка доставили.

Вытянул из кармана листок и прочитал:

— Коноваленко Богдана Тарасовича…

— Минутку, — сказал капитан, пробегая взглядом по списку задержанных. — У нас сегодня, как в Большом театре, полный аншлаг… Ага, вот. Есть такой. Пятнадцатого года рождения…

— Да, это он, — сказал Ермишин. — Мне нужно, чтобы вы его отпустили.

— Как так? — не понял капитан.

— Кошелька же при нем не обнаружили?

Капитан посмотрел в другую бумагу

— Нет, скинул, скорей всего.

— И заявления от пострадавших нет. Так что вы его только на сутки задержать можете. Так какая разница, сейчас или через… — он взглянул на часы, — через тринадцать часов…

— Но ведь есть… — попытался возразить капитан.

— Не беспокойтесь, — поспешно успокоил его Василий. — Вот письменное распоряжение, — и протянул листок милиционеру.

*****

— Нача-а-альник… Отпусти, нача-а-альник… — скулил у дверей какой-то шкет.

— Приткнись, гнида, — рявкнул на него Богдан.

И шкет приткнулся. Сполз вниз, примостился на корточках, привалившись поясницей к серой стене камеры, и только тихо попискивал, точно побитый щенок.

Тут в двери лязгнуло железом и открылось оконце надзирателя.

— Коноваленко! — раздался голос вертухая.

— Я! — отозвался Богдан.

— На выход!

Богдан встал с нар, протиснулся между многочисленными временно задержанными гражданами, врезал щелбан нытику-шкету и уже возле двери обернулся к переполненной камере.

— Счастливо оставаться, бродяги! — и пальцами, словно веером, пробежался по козырьку кепки.

Спустя три часа он был уже на Солянке.

Богдан покружил по окрестным переулкам, украдкой заглядывая в стекла витрин. Пару раз останавливался, чтобы перевязать непослушные шнурки на штиблетах. Трижды резко менял направление движения, быстро окидывая взглядом спешащих по своим делам прохожих. И только после того, как убедился, что слежки за ним нет, завернул в небольшой дворик. Он пересек двор, отворил маленькую дверку в полуподвале старого особнячка, прошел через узкий коридор, пару секунд повозился с замком подвала, привычно огляделся — нет ли кого? — и нырнул в подземелье.

Здесь, в подвалах бывшего соляного рынка, среди раскуроченных лабазов и забитых хламом и пылью складов, под сводчатыми арками одного из самых зловещих московских подземелий у него было обустроено весьма комфортное логово. В огороженной каморке он отлеживался, если наверху припекало, тут же, в тайничке, хранил свой хабар.

Богдан поддел ключом потайную пружинку на двери и провернул встроенный в дверь английский замок на два оборота. Хорошо смазанные петли даже не скрипнули, и он шагнул во мрак своего лежбища, достал из кармана коробок и чиркнул спичкой.

На мгновение каморка осветилась желтым светом. Стол. Стул. Керосиновая лампа на столе. Початая бутылка водки, стакан, недоеденный вчера ломоть хлеба и кусок жаренной рыбы на не слишком чистой столовской тарелке. Справа от стола стоял довольно приличного