Неизвестная. Книга первая

вида комодик с резными ножками и маленькой конторкой. На комодике — кружевная салфетка, придавленная вазой синего стекла и выстроенные в ряд двенадцать фарфоровых слоников. Слева от стола — роскошный диван, обшитый зеленым бархатом и покрытый стареньким лоскутным одеяльцем.

На диване сидел человек.

— Ты бы хоть прибрался тут, — сказал человек и смачно высморкался в большой носовой платок.

— Уф… напугали вы меня, Иван Степанович, — перевел дух Богдан, зажег догорающей спичкой фитиль, прикрыл лампу стеклянной колбой и прикрутил огонек. По каморке поплыл чуть горьковатый запах сгоревшего керосина, а свету стало больше.

— Ну? — спросил Иван Степанович.

— Да все нормально, — воришка смахнул со стола крошки и тихонько хохотнул. — Этот идиот второй раз на один и тот же крючок попался.

— Хорошо, — кивнул Иван Степанович и громко чихнул. — И как ты в пылищи эдакой обитаешь?

— Да привык как-то, — пожал плечами карманник.

А Иван Степанович снова платком утерся, на коленке его, словно простыню, разложил, одной правой рукой свернул и в карман сунул.

— Хвоста за тобой не было? — спросил и левую руку, затянутую в черную кожаную перчатку, на стол положил.

— Обижаете, — сказал карманник.

— А если серьезно? — хмыкнул Иван Степанович.

— Да вроде увязался за мной какой-то… — воришка так и стоял у стола, не решаясь присесть. — От дежурки до станции за мною топал… Топтун.

Только на вокзале я от него оторвался…

— Точно?

— Точно, — сказал Богдан уверенно. — Я потом по городу покружил, проверил. Может и не топтун, а так, привиделось мне… Но, как говорится…

— …береженого бог бережет, — закончил за Коноваленко гость.

А Богдан все никак в толк взять не мог, как это Иван Степанович к нему в каморку-то забрался. Ведь про это место ни одна живая душа не знала, да и замочек-то на двери с секретом.

«Как бес какой», — подумал он.

Боялся он своего незваного гостя. Сильно боялся. Но форс держал и испуга своего не показывал.

— Ну, стало быть, справился, — с прищуром взглянул на карманника Иван Степанович.

— Да, — кивнул Богдан.

— Хорошо, — сказал гость и запустил здоровую руку во внутренний карман светлого льняного пиджака.

Коноваленко напрягся, но Иван Степанович успокоил его:

— Да, не ссы, паря. Не дергайся. Чай не первый год знакомы, — вытащил из кармана не слишком толстый конверт и бросил на стол. — Вот. Пересчитай.

— Не первый, — согласился Богдан и хотел добавить: «И никогда не знаешь, чего от тебя, чертяка, ожидать».

Но промолчал, только покосился на гостя. Опасливо, словно бомбу, взял конверт, раскрыл его и быстро пробежался длинными тонкими пальцами по купюрам.

— Все точно.

— Ты же знаешь, у нас не обманывают, — сказал Иван Степанович и придвинул поближе к Богдану небольшой листок бумаги, который достал из того же кармана, пока карманник пересчитывал деньги. — Внизу закорючку поставь. Расписка это. В получении.

— А чем? — пожал плечами Богдан.

— Ох, — вздохнул Иван Степанович и в третий раз полез в карман. — Вот, держи.

— Ого! — карманник взял ручку и с уважением взглянул на гостя. — «Паркер»!

— Ты ее только вернуть не забудь, а то…

— Что вы, что вы… как можно, — сказал Богдан, разглядывая ручку.

— Знаю я вас… Подписывай, давай, — и добавил, когда Богдан Тарасович Коноваленко поставил свою закорючку на листке: — А красивая она.

— Ага, хоть и старовата, — согласился Богдан, с неохотой возвращая ручку хозяину, но тут же встрепенулся:

— Так вы все видели?

— Ну… — притворно смутился Иван Степанович.

— А чего же расспрашиваете?

— Рассматриваю ситуацию с разных точек зрения, — наконец улыбнулся Иван Степанович и спрятал «Паркер». — Чего стоишь-то? Наливай. Это дело стоит отметить.

*****

…Ночь… день… снова ночь… Все было так неясно… расплывчато и зыбко.

Но постепенно мир начал приобретать грани и углы. Потом я увидела окно.

А за окном ветку дерева. Меня это потрясло… Я знала, что это окно. Я знала, что это ветка. Откуда я это знала?

Я не знала.

Потом пришел Дед Мороз. Он хотел казаться мудрым, важным и строгим… Только меня ему провести не удалось. Я видела, что под седой бородой сокрыто очень доброе сердце, а под внешней суровостью прячется обычный любопытный мальчишка. Я видела, как он может радоваться первому снегу, как ему важно переживать за близких и подопечных… как он плачет над погибшей собакой…

Он был добрым, как и положено быть Деду Морозу…

Собака?

Мальчишка?

Дед Мороз?

Это тоже слова. Слова, которые я знала.

— Ну-с… Юлия Вонифатьевна, — сказал Дед Мороз. — Вы у нас сегодня молодцом.

И улыбнулся.

глава 5

В августе двадцатого года Константин Константинович Владимиров наконец вернул себе свое доброе имя — то, которое получил при рождении. Скрываться уже не было никакого смысла. Та сложная многоходовая операция, которую они с Дзержинским придумали еще зимой семнадцатого, завершилась.

Феликс Эдмундович на коллегии ЧК торжественно объявил:

— Товарищи, разрешите вам представить человека, благодаря которому нам удалось поганой метлой вымести из руководящих органов всю эту эсеровскую шушеру, — после чего вызвал в кабинет Владимирова.