Лекцию читали на третьем году обучения и, конечно же, первокурсницы об этом не знали. Кстати, «опытные» старшекурсники этим бессовестно пользовались.
Никакого Франкенштейна, конечно же, не было. Хотя… это с какой стороны посмотреть.
В закрытую зону Бехтерев провел Якова Блюмкина, которого, как вы помните, он знал под фамилией Владимиров.
— Признаюсь, Константин, я не понял вашего желания наблюдать за пациенткой здесь. Я же вам говорил, что она уже практически освоилась и восстановилась. Ни студенты, ни преподаватели, ни даже медперсонал не заметил в ней признаков недуга. Мы уже трижды выпускали ее в свет. Разумеется, под пристальным присмотром…
— Она вспомнила?
— К сожалению, нет, — досадливо тряхнул гривой Бехтерев. — Но вы даже не представляете себе, Костя, как она быстро прогрессирует, — сказал ученый, закрывая за собой двери на ключ. — Это потрясающе и совершенно необъяснимо.
— Это хорошо?
— Конечно же! Да вы сами взгляните…
— А как же…
— Не беспокойтесь, — сказал Бехтерев. — Вокруг палаты в стены, в пол и потолок вставлены стальные листы. Они гасят все мозговые волны…
— То есть…
— Она вас не почует.
Они прошли по белому коридору и остановились у массивной, окрашенной так же в белое, двери.
— Она здесь? — спросил Блюмкин.
— Здесь, — кивнул профессор.
— А как?
— Ну, — сказал Бехтерев, — если вы так переживаете, то внутрь заходить я бы пока не рекомендовал… Вот, извольте сюда.
Владимир Михайлович увлек молодого чекиста за собой в небольшую темную комнатушку рядом. Здесь, на стене, на небольшом бумажном экране, словно в кинематографе, отражались внутренности соседнего помещения. Правда, все это было лишь иллюзией.
— Это мне один профессор оптики соорудил, — почему-то шепотом сказал Бехтерев.
— Камера Обскура? — так же тихо спросил Блюмкин.
— Все несколько сложнее, — сказал генерал. — Тут сложная система зеркал, и через преломление света… Впрочем, я в этом не сильно понимаю…
Но Яков его уже не слышал. На стене он увидел ее.
Она сидела в белой комнате, за белым столом, на белом стуле и читала книгу в коричневом переплете.
— А оптик тот не проболтается случаем?
— Вполне человек надежный, — заверил Бехтерев. — Зато теперь у нас появилась возможность постоянного наблюдения, без личного, так сказать, контакта.
— И что она читает?
— Это Блок. Саша мне как-то свою книжку подарил… Я ей рекомендовал, — сказал профессор и огладил бороду.
А Яков все смотрел и смотрел и не мог отвести взгляда от ее профиля.
Ничего не происходило. Бехтерев молчал, она читала, Яков смотрел. И вдруг она оторвалась от книги, повернула голову и взглянула Блюмкину прямо в глаза. Или Яше это только показалось? Однако он отпрянул, и ему отчего-то очень захотелось уйти из этой комнаты. Он отвернулся от экрана и заторопился наружу. Профессор последовал за ним.
— Так вы говорите, что она готова к обычной жизни? — спросил Яков в коридоре.
— Я так думаю, — не слишком уверенно сказал Бехтерев.
Блюмкин взглянул на профессора, и тот решительно кивнул:
— Готова.
— Хорошо, — Яков посмотрел на дверь той странной комнаты, словно хотел вернуться туда, но передумал.
— Владимир Михайлович, — сказал он, когда они вновь оказались в кабинете Бехтерева, — вы случайно не слышали о некоем Варченко?
— Как же! — тряхнул профессор гривой седых волос, уселся в свое рабочее кресло, поправил лежащие на столе папки и указал Блюмкину на стул напротив. — Конечно же, знаю. Александр Васильевич — очень интересный человек: настырный, въедливый, настоящий естествоиспытатель… Мы с ним еще в седьмом году познакомились. Помнится, заспорили о вегетарианстве… Помилуйте, как человек может обходиться без мяса… Силы-то, силы где он брать будет? В траве? А что собственно…
— Ничего особенного. Интересуюсь, — Блюмкин сел и вкратце рассказал, как познакомился с Варченко, естественно, опуская подробности.
— Это он умеет, — рассмеялся профессор. — Как-то, году эдак в восьмом… Хотя нет, это было в девятом. У Рерихов собирался… ну, наверное, это можно назвать кружком по интересам… Елена Ивановна собирала. Книги Блаватской, помнится, обсуждали. Был и Варченко с женой. Как же ее? Наталья — милая девочка… Так вот, тогда Александр Васильевич заявил, что никакой магии не существует, а оккультизм — это просто вздор. Елена Ивановна возмутилась, а Варченко, как аргумент, забавный эксперимент учудил, сделал там что-то, а потом и говорит: «Вам не кажется, что вода шумит, уж не трубы ли у вас прорвало». Мы слышим, и впрямь как будто вода. Николай Константинович только дворника хотел кликнуть, а вода уж в гостиную добралась и пол заливать стала, да бойко так. Женщины за туфельки обеспокоились, на диваны запрыгнули. Мы, мужчины, и те перепугались. А Варченко сидит, как ни в чем не бывало. «Что же вы, Александр Васильевич?» — Рерих ему, а он в ответ: «А чего такого?». И в ладоши — хлоп! Смотрим, а пол-то сухой. Не было никакой воды. Причудилось нам… А точнее, Варченко на нас наваждение навел.
— Как это? — не понял Яков.