Неизвестная. Книга первая

А среди них сидит паренек. Лицо и руки черные, волосы дыбом стоят. Рубаха лоскутами разошлась, тлеет. А на торчащем из прорех пузе недоросля синей змейкой знак, словно молонья через него проскочила. Сидит и ошалело на батюшку таращится.

Батюшка перекрестился, отрока перекрестил, здорового злыдня как дитёнка на руки взял — к слову, он ему совсем легким показался, словно молния его высушила — и на свет белый вынес. А пока Парамоша на руках поповских восседал, молния с его пуза исчезла. Рассосалась.

Семья погибла сразу: отец, мать, три младшие сестренки. А еще убило козу, что держали в сенях избы. Так Парамоша остался один.

Вскоре оклемался парень. В себя пришел и из сельца своего в большой мир подался. В сам Санкт-Петербург отправился. Что его дома удержать- то могло — пепелище, что ли? А в столице думал работу какую найти, хоть полотером, хоть мальчишкой на побегушках. Все лучше, чем на развалинах дома от тоски выть. Вот и батюшка его поддержал, даже денег на дорогу да на обустройство дал, а взамен Парамон бумагу подписал, что земля его, в наследство оставшаяся, храму отходит. Добрый батюшка. Человек хороший.

До Тамбова Парамон с мужиками обозными добрался, а в городе билеї на паровоз купил. Сперва на Москву, а затем и до самого Петербурга поехал.

Здесь, в поезде, он с одним человеком познакомился. Афанасием его звали. Он в вагонах третьего класса с пассажирами в карты на деньги играл. И как правило, выигрывал. Пара мошу он сразу срисовал, когда тот из узла у кассы деньги доставал, чтобы за билет расплатиться. У парня тогда еще мелочь серебром на пол просыпалась… Афанасий к нему и подсел. Дескать, в картишки перекинуться не желаете? Ну парень и повелся. И Афоня его уже раскатать хотел, да только все по-другому получилось.

После того, как в него молния ударила, появилась у парня странная причуда — если глаза закрыть да напыжиться, то мог Парамоща на мир чужими глазами посмотреть. Того, кто ближе всех к нему стоял. Правда, недолго и потом голова болела, но оно того стоило.

Рассказал парень про это батюшке. Тот ему велел язык за зубами держать, чтоб сельчане не пугались, а сам начал Парамошу на отъезд настраивать. От греха подальше. А теперь в поезде причуда эта пареньку пригодилась.

Закончилась карточная игра тем, что Афанасий, человек смышленый, убивать недоросля не стал, деньги выигранные Парамону все до копейки оставил и предложил ему вместе по поездам промышлять.

Три года они в вагонах, считай, жили. Деньжат подзаработали. Парамон жизни хлебнул… А потом Афоню с поезда скинули. На полном ходу его колесом вагонным перерезало. Парамоша это сам видел и тогда едва живым ушел.

За это время парень кое-какие знакомства свел, а потому решил в Питере остановиться, благо перед Великой войной здесь притонов и игорных заведений было предостаточно.

В Питере Парамон и войну, и революцию, и новую войну пережил. Тогда и обзавелся документом на имя Картуз-Залесского. Теперь уж и не упомнить, как он тот документ выиграл. С голодухи парень не пух, азартные люди во все времена найдутся, но как-то в последнее время он стал замечать, что игра ему совсем наскучила. Не радует. Затосковал. Занедужил. А тут ему про объяву шепнули, про то, что мозгоправы людей с ненормальностями к себе приглашают. Случайно получилось. Просто к разговору пришлось. Но почему-то запало. И в назначенный день отправился Парамоша, или теперь уже Станислав Валерьянович, в Институт мозга.

*****

— Вот видите! — воскликнул Варченко, когда история Парамона оказалась известна. — Я же говорил, что электричество здесь играет важнейшую роль!

— То есть, вы считаете, — сказал профессор, — что удар молнии стал главным фактором? Включателем дара этому оболтусу?

— Несомненно! — Варченко возбужденно зашагал по кабинету.

— Александр Васильевич, — сказал Бехтерев, — Прекратите, ради создателя, маячить туда-сюда. Меня это жутко раздражает.

— Извините, — смутился Варченко и остановился. — Но согласитесь, что все это чертовски интересно!

— Так кто же возражает, — хохотнул профессор.

— Простите, — сказала Юля. — Но уже поздно. Все очень устали. Наверное, стоит остальную работу отложить назавтра.

— Вот и я говорю, — согласился Парамон. — У меня уже от ваших мудреностей голова кругом. Устал я. Домой хочу.

— Конечно, конечно, — согласился Варченко

— Ну… — вздохнул профессор. — Завтра, так завтра.

Назавтра Парамон не пришел. Послезавтра тоже.

Только через четыре дня Кузминкин нашел его. В морге.

Его повесили той же ночью. Кто? Неизвестно. Может быть, обиженные экстраординары, увидевшие в выскочке конкурента, а может быть кто-то другой… Следы борьбы… ссадины и синяки… это все присутствовало, но чьими глазами смотрел на себя парень в последние секунды жизни, так и осталось тайной.

А «железный» документ Институт мозга так никому и не выдал. Зато после чекистской зачистки в Петрограде зимой двадцатого года практически не осталось ясновидящих, яснослышащих, яснознающих и прочих мистиков, жуликов и аферистов.

Ну что вы пригорюнились? Неужто Парамошу Картуз-Залесского жалко стало?