Неизвестная. Книга первая

«Только бы ее не разбудить», — подумал Николай и осторожно выбрался из-под одеяла.

Зябко прошлепал босыми ногами по холодному полу в сторону туалета и у выхода из спальни оглянулся, чтобы еще раз полюбоваться спящей женщиной. Он смотрел на нее и почему-то не верил, что все это правда, а не затянувшийся сон.

Ее волосы разметались по подушке. Несколько прядей выбились из-под сетки и рассыпались по белой наволочке.

Ох уж эти волосы! Когда она впервые распустила при нем свою пышную прическу, он был поражен и восхищен. Он просто такого не ожидал — густые блестящие прямые волосы рухнули вниз водопадом почти до самого пола.

— Ух! — вот и все, чем Данилов смог выразить свое восхищение.

— Трудно, — рассмеялась она тогда. — Очень трудно… как это… чесать.

— Расчесывать, — поправил он, не желая отводить взгляда от ее великолепных волос.

— Расчесывать, — послушно повторила она.

— Какая ты красивая! — сказал он, и она прижалась к нему доверчиво.

Николай тихонько прикрыл дверь спальни, заглянул на кухню, накачал и разжег примус, водрузил на него чайник и только после этого пошел в ванную.

Когда он вышел оттуда умытый, чисто выбритый и причесанный, она уже была на кухне. Готовила завтрак.

Вместо вскипевшего чайника на примусе стояла тяжеленная чугунная сковорода, на которую она положила два крупных ломтя черного хлеба. Сердцевина у ломтей была выбрана, и в эти выемки было залито по куриному яйцу. До встречи с Марией Данилов не знал, что яичницу можно так готовить. До встречи с Марией он вообще многого не знал.

Он и представить себе не мог, что любовь может быть такой.

— Ну зачем ты так рано встала? — Данилов и расстроился оттого, что все- таки разбудил ее, и обрадовался тому, что она проснулась и сейчас здесь, с ним.

— Ничего, — улыбнулась она. — Ты же знаешь, мне для сон мало надо. Совсем чуть-чуть.

На ночь она прятала волосы под тонкую сеточку, но они все равно непослушно выбивались из-под нее. Теперь же Мария собрала их в толстый конский хвост. Она любила ходить так, и ему это очень нравилось. Волосы свободно струились вдоль спины, ниспадали на обнаженные бедра, спускались до колен и заканчивались, прикрыв точеные икры ее стройных ножек. Данилова поражала красота этих волос. Его сводил с ума их запах. Он любил зарываться в них лицом и вдыхать аромат степных трав с тонким отзвуком мускуса, который щекотал ноздри и рождал шальной огонек в животе.

Вот и сейчас он почувствовал прилив желания. А она, словно почуяв его порыв, повернулась к нему — обнаженная, открытая, ждущая… И он шагнул к ней навстречу, но…

Но в это время зазвенел будильник.

— Ай! У меня тут сгорит! — спохватилась она, схватила обеими руками ручку сковороды, сдернула ее с примуса и тяжело опустила на каменную подставку. — Ты на работу опоздаешь!

— Ешь, — сказала она, когда они сели за стол.

Завтрак оказался вкусным. Хлеб все-таки подгорел, но совсем чуть-чуть, и это пошло ему на пользу.

— Вкусно, — сказал Данилов, уминая за обе щеки эту необычную яичницу.

— Вот, пей, — подвинула она ему большую чашку. — Чай.

— Угу, — кивнул Николай и отхлебнул из чашки.

— Мой мужчина должен быть сильно, — улыбнулась Мария.

— Я и так сильный, — он согнул руку в локте и показал крепкий бицепс.

— Я знаю, — сказала она.

— Тебе не холодно? — спросил он.

— Нет, — она отрицательно покачала головой, но потом улыбнулась хитро: — Ты хочешь, чтобы я оделась?

— Нет, — сказал он категорично.

— Тогда ешь и не болтай.

Он доел.

— У тебя сегодня что? — спросил он.

— Все то же, — вздохнула она. — Кульман, чертеж, — и передразнила своего начальника: — Здесь у вас помарочка, товарищ Орсич. Внимательней надо, внимательней.

— Хочешь, я с ним поговорю?

— Не надо, — махнула она ладошкой. — Он не злобный. Он хороший. А ты опять допоздна?

— Постараюсь сегодня пораньше.

*****

Но пораньше не получилось.

Едва он зашел в кабинет, как Вася показал ему огромную кипу папок. Они лежали на столах, на стульях, на кресле, на подоконнике и на полу.

— Наконец-то прислали, — сказал Данилов.

А Вася развел руками:

— Вот, Николай Архипыч, здесь семьсот двадцать Струтинских. Весь Советский Союз. Личные дела с адресами и прочая.

— Сколько?! — удивился Данилов.

— Ровно семьсот двадцать, — сказал Вася. — В тридцати двух населенных и лагерных пунктах.

— Ну что поделаешь, — вздохнул Николай. — Давай разбираться.

И целый день Данилову с Ермишиным пришлось просматривать папки личных дел.

Уже стемнело. Данилов взглянув на часы. На циферблате большая стрелка приближалась к девятке, а малая застряла возле семи. В маленьком окошечке стояла дата — девятое, а в окошке побольше — месяц, как сказал тогда Горыныч, немецкими буквами: ноябрь.

— Ого! Уже без четверти семь, — вздохнул он расстроенно. — Обещался же…

— Николай Архипыч, — окликнул его Вася. — кажется, что-то есть!

Видок у Ермишина был забавный. Пиджак висел на спинке стула, ворот сорочки расстегнут, рукава закатаны по локоть, сам взлохмачен, как болонка, глазищи — красные от напряжения, а под ними черные круги, словно сержант трое суток не спал.

Данилов представил себя со стороны и понял, что выглядит ничуть не лучше.