Неизвестная. Книга первая

Ноябрь пришел в Москву с дождями и мокрым снегом. Город напоминал огромную стройку улицы расширяли, дома переставляли, старые усадьбы взрывали, а на их месте разбивали сады и парки. Шла гигантская перестройка — сталинская реконструкция Москвы, оттого среди новостроек реками текли потоки песка, глины и строительного мусора.

Сыро сверху, сыро и грязно снизу. Осень.

Иван Степанович терпеть не мог месяц ноябрь, осень вообще недолюбливал, а Москву просто ненавидел. Он же петербуржец, до мозга костей. Думал, что «где родился, там и пригодился», надеялся и покой обрести в холодной петербуржской земле. Не случилось. Хотя… Как знать, как знать…

А пока Иван Степанович кутался в прорезиненный плащ, здоровой рукой придерживал, чтоб не сбило порывом ветра, шляпу и тихо сокрушался, что не прихватил зонтик.

Под ногами было хлябко. Его добротные английские ботинки, заляпанные желтой глиной, воду пока сдерживали, и ноги в шелковых носках с тонкими каучуковыми подтяжками, прикрытые дорогими, английской же шерсти, широкими брюками, были в тепле и сухими. Это радовало.

На брюках и плаще бурыми каплями виднелась грязь. Это огорчало.

Дождь, наконец, стих. Но ветер только усилился. Говорят, в такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит. Но для Ивана Степановича и дождь, и ветер были самыми подходящими. Меньше народу, меньше любопытных глаз, а за эти годы Иван Степанович хорошо узнал цену одиночества.

У старинного полуразрушенного купеческого дома, на месте которого скоро поднимется огромная махина в стиле сталинского классицизма, Иван Степанович свернул с улицы. Ему было жаль — еще один уголок старого мира навсегда исчезнет с лица земли, а он ничего с этим не может поделать… Хотя, как знать… Как знать…

Он зашел в забитый строительным хламом дворик и уверенно направился к разрушенному флигелю. Крыша у строения провалилась, рамы из окон выбиты, а вокруг громоздился вал битого кирпича, прикрытого мокрым снегом.

Иван Степанович довольно ловко поднялся по валу и нырнул в провал окна. Ему было грустно приходить в такие места, но лучшего варианта передачи закладки еще никто не придумал.

Среди полуразрушенных стен с остатками оранжевой штукатурки и лоскутами замызганных обрывков тряпок, которые когда-то назывались шелковыми шпалерами, был обустроен тайник.

Отодвинув несколько кирпичей в сторону и поддев протезом кусок обвалившейся штукатурки, Иван Степанович, стараясь не сильно запачкать штаны, неловко оперся на левую руку. Протез сильно надавил на культю. Это было больно.

Иван Степанович правой рукой пошарил в открывшейся нише и достал маленькую, сложенную в восемь раз записку.

«Вот зараза…» — разозлился он. — «Будто не знает! Или, может, издевается…»

Он привалил кирпичи на место, выбрался из развалин и бойко зашагал в сторону Воробьевых, или, как теперь быдло называло их, Ленинских гор, старательно обходя лужи и промоины.

Остановился только в крошечном скверике, остатке той старой Москвы, которую Иван Степанович считал утерянной навсегда. Уселся на обшарпанную скамейку, достал из кармана свертыш, придерживая протезом, развернул записку и прочитал корявенькие буковки:

«Очкарик» тайга 7-14. Выезд — 11. «Малец» Харьков. Выезд — 12. «Малец» № 1. Доложить»

Иван Степанович еще раз пробежал глазами записку, вздохнул, подпалил бензиновой зажигалкой уголок листка, дождался, когда он сгорит до черной трухи, и сказал: «Что ж, господин лейб-гвардии штабс-капитан, приказ получен. Значит, за работу».

И тут притихший было мокрый снег с дождем упал с неба и накрыл Ивана Степановича, и скверик в котором он сидел, и всю Москву.

*****

Двенадцатого ноября сорокового года начальник Чердынлага, который входил в систему многочисленных лагерей Пермского края, майор Рисенчук встретил Данилова весьма радушно. Не каждый день в эту глухомань добираются гости из Москвы. А когда Данилов показал выписку из приказа о его, Данилова, чрезвычайных полномочиях, и вовсе расплылся в умилении и подобострастном верноподданичестве.

— Как же вы, товарищ капитан, через такую хлябь и бездорожье до нас добрались? — со щенячьей преданностью в глазах заботливо интересовался майор Рисенчук. — Небось устали да промокли. Отдохнуть бы как следует надобно. А мы вам баньку соорудили. Добрая банька.

— Ну банька, так банька, — согласился Николай.

Он и правда совсем промок и продрог. Дорога была очень тяжелой. Недавно здесь выпал первый снег, затем зарядили дожди, и грунтовку развезло. Потом колея ледком покрылась, и Данилов уговорил Славика, водителя из местного пермского управления, довезти его хотя бы до главной конторы Чердынлага. Мог бы и приказать, но посчитал, что уговорить надежней будет.

Водитель согласился, но позже сильно пожалел об этом.

Под ледком была все та же непролазная грязь. Николаю приходилось выбираться из «Эмки» и, проваливаясь по колено в ледяную хлябь, выталкивать машину из очередной колдобины. Несколько раз его посещала мысль о возвращении в город, но перспектива провести здесь, вдали от Марии, хотя бы один лишний день…