Неизвестная. Книга первая

— Рисенчук, — взглянул на него Данилов, — мне объяснять ничего не надо. Я сюда не с проверкой приехал. Дело у меня.

— Слушаю, товарищ капитан!

— Вам должны были передать распоряжение подготовить личное дело Струтинского Гая Вонифатьевича.

— Так точно, — прищелкнул от усердия каблуками майор Рисенчук. — Готово. Желаете ознакомиться?

— Желаю.

— Есть!

Рисенчук обошел стол, отомкнул несгораемый шкаф, на дверце которого был вытеснен штамп «Особый отдел НКВД» и дата «1933», и достал две пухлые папки:

— Вот.

— Он у вас давно?

— С первого января тридцать седьмого, — четко доложил начлаг. — Как Дед Мороз…

«Ежовский, значит», — отметил про себя Данилов и почему-то вспомнил своих ребят, что провожали его во Владивостоке в большую Россию. «Злобный карлик Ежов», — помянул Николай слова Берии.

Посмотрел на увесистые папки:

— Что-то слишком много накопилось для трех с небольшим лет… Он что, отказник? Злостный нарушитель режима? — Николай сел за стол и открыл первую папку.

— Никак нет, — сказал Рисенчук. — Он у нас рационализатор.

— Не понял…

— Горазд придумывать приспособления разные, — пояснил начлаг. — Улучшать, так сказать, условия и производительность труда.

— И?..

— Улучшает, — пожал плечами майор. — Все его предложения к делу подшиваются, вот и получилось две папки.

— Значит, голова у него варит?

— Так точно! У нас уже два года перевыполнение плана по лесозаготовкам.

— Что ж, хорошо, — сказал Данилов и посмотрел на подшитый к делу чертеж. — А это что?

— Позвольте?.. — Рисенчук заглянул через плечо Николая. — Это подъемный кран, так сказать. Три зэка, простите, осужденных, с помощью этого крана грузят на машину сразу пять бревен…

— А это что за приблуда? — Данилов ткнул пальцем в чертеж.

— Это подъемник. Сюда два человека становятся и идут, ну как белки в колесе… Знаете? Подъемную силу создают. А один крепежом занимается. Удобно.

— Ясно. Ну и где он?

— Кто?

— Струтинский.

— Извините, товарищ капитан, но вы про дело меня спрашивали, а не про самого, так сказать…

— Так где он? — настойчиво переспросил Данилов.

— Он ведь на пятом лагпункте… Там транспортер из строя вышел, чтобы щепу от теса грузить. Мы ее прессуем, и потом вместо дров в печах сжигаем… для обогрева, так сказать, бараков. Кстати, тоже Струтинский придумал.

— Пятый лагпункт… Далеко это?

— Двадцать два километра, если по прямой…

— Недалеко, — сказал Данилов. — К утру он должен быть здесь.

— Товарищ капитан, да как же? — попробовал возразить майор. — Первый час ночи… Дороги развезло… вы же сами знаете…

— Ничего, — хмыкнул Данилов. — Если голова дорога, то дорога не такая уж и дальняя. Вы же не хотите, чтобы история с вашей «художественной самодеятельностью» получила ход?

Рисенчук отрицательно мотнул головой.

— Вот, — сказал Данилов, — вижу, что успеете. — И для пущей прыти прикрикнул на Рисенчука: — А то развели тут бордель, мать вашу за ногу! Я тебе покажу — трио «Кукушечка»! Ты у меня сам кастратом запоешь, да так. что мало не покажется! Чтоб к утру Струтинский был здесь!

— Есть! — выдохнул майор. — Разрешите идти?

— Идите.

Всю ночь Данилов просидел в кабинете начлага. Изучал лагерное дело номер тридцать четыре сто двадцать пять, пятьдесят восемь дробь четыре — пятьдесят восьмая статья, часть четвертая: «Оказание каким бы то ни было способом помощи той части международной буржуазии, которая, не признавая равноправия коммунистической системы, приходящей на смену капиталистической системе, стремится к ее свержению». Дело заключенного Гая Вонифатьевича Струтинского, тысяча восемьсот девяносто девятого года рождения, беспартийного, уроженца города Харькова, окончившего петроградский университет, работавшего инженером-механиком в автотанкоремонтных мастерских Харьковского военного округа и осужденного на три года и шесть месяцев с частичной конфискацией имущества. Статья была плевая, не настолько серьезная, но в деле была еще одна бумага.

«А вот это уже интересно», — пробубнил себе под нос Данилов.

За два месяца до окончания срока начлаг добавил Струтинскому три года «за кражу туалетных принадлежностей у заключенного Поросюка Афанасия Кондратьевича по кличке Шкворень, отбывающего срок заключения за двойное убийство по статье…»

Дальше Данилов уже не читал.

«Так вот почему в управлении так Рисенчука нахваливали», — поправил Николай очки и откинулся на спинку удобного кресла. — «Передовой лагерь, рекорды по выработке бьет. Майор благодарности и премии получает, но — куркуль, секретами и передовым опытом с другими лагерями не делится, зажимает. А тут, оказывается, все дело в одном человеке, Струтинском. Решил его начлаг при себе оставить…»

Данилов отложил в сторону документы о новом сроке и принялся разглядывать чертежи, прикрепленные к делу. Талантливым человеком оказался Гай Вонифатьевич, механиком с большой буквы. Помимо крана и транспортера еще придумал передвижную электростанцию и баню на колесах, ленточную пилу и какую-то замысловатую приспособу для выкорчевывания пеньков. И что интересно, в качестве двигателя Струтинский везде использовал человеческую силу.