Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

Великий Князь рассказал нам несколько эпизодов о наводнении. Рассказ про караульного верен, Государь сам видел его из окна. Караульного спасли, он держал ружье над головой. Великий Князь хвалил хладнокровие графа Бенкендорфа и Милорадовича. Они объезжали город на лодке. В некоторых местах волны были такие же громадные, как в море. Им угрожала опасность быть разбитыми о дома. Бенкендорф пробовал воду – она была соленая. Балтийское море без церемонии вошло в город. Так как Петербург лежит ниже уровня моря, то внезапный поворот ветра был причиною катастрофы. Затем Великий Князь сказал мне: «Несмотря на вашу молодость, вы прекрасно заметили смешные стороны гр. Милорадовича[197] – генерала Talon-rouge (Красный Каблук [фр.])». Действительно, он во всем подражал Государю, впрочем, и не он один; тогда это считалось признаком хорошего тона. Так, например, даже и неблизорукие люди носили лорнет и душились английским медом, потому что Государь любил эти духи. К., В., Т., все наши элегантные господа, подражали походке и манерам Государя. Пушкин вспомнил о моем брате Иосифе, как он во время наводнения привел в ужас одного из старых дядек Пажеского корпуса. Иосиф дурачился и острил, добрый старик Гюне сказал ему наконец:

– Молодой человек, в такую важную минуту у вас хватает духу смеяться и дурачиться? Стыдитесь! Какой вы сын отечества?!

– Я вестник Европы, – отвечал Иосиф[198].

Меня расспрашивали про аббата де Лош. Он преподавал физику у нас и в Смольном, а также математику у пажей, он даже и жил в Пажеском корпусе. Он был очень рассеян, и мальчики крали у него табакерку. Де Лош был очень образован и прекрасно преподавал. Г-жа Нагель учила у нас музыке. Александрина Эйлер была ее лучшей ученицей. Она нюхала испанский табак, как и г-жа Дидело, которая обучала танцам и нас, и смолянок. Она обращалась к нам с такими речами: «Mesdemoiselles, г-н Дидело (он был учителем танцев у пажей) – ученик великого Вестриса, бога танцев, и я тоже; пользуйтесь моими уроками, старайтесь быть достойными этой чести, тогда вы будете совершенны». Это, конечно, нас очень смешило.

Благодаря бедной Дидело смолянки и екатерининские институтки прославились умением делать красивые реверансы. Как мучилась над нами и над нашими ввернутыми внутрь ногами эта добрая Терпсихора![199]

* * *

Maman Брейткопф велела собрать нас всех в большой зале, чтобы прочесть нам письмо Императрицы-Матери[200], которая написала ей, что не приедет завтра в институт, так как получила очень тревожные известия о здоровье Государя. Он заболел в Таганроге. Императрица Елизавета писала, что он опасен, что у него сильная лихорадка и рожа. Императрица-Мать приказала передать нам, чтобы мы молились за него и за Россию. Мы пошли в нашу церковь, отец Наумов отслужил молебен св. Александру Невскому, у всех были печальные лица.

Мы с Stephanie и Alexandrine Эйлер плакали, во-первых, потому, что мы обожаем Императрицу-Мать, а во-вторых, потому, что Государь был добр к нам; я же еще потому, что он знал моих родителей и мою бабушку.

Когда мать и бабушка скончались, сама Императрица приехала объявить мне это; она присутствовала на панихиде, поставила меня рядом с собою и затем сказала мне: «Дитя мое, теперь я заменю вам и мать и бабушку». Она приказала мне быть у обедни, которую служил аббат де Лош в память герцога (Ришелье) и моего отца (он был католиком[201]).

Ото всего этого я плакала сегодня. Бедная Императрица-Maman! Мы с Stephanie молились и за Императрицу Елизавету, потому что мы раскаиваемся в наших словах, что у нее хмурое лицо.

Так как мой отчим живет в Таганроге[202], то я и попросила позволения написать ему; может быть, он пришлет мне хорошие вести.

После смерти моей матери и бабушки Императрица подарила мне прекрасную книгу; в ней на каждый день на утро и на вечер есть чтение. Императрица сказала мне, что она часто читает эту книгу, что в горе она действует утешительно[203].

* * *

Сегодня вечером в старший класс, в 1-е отделение, пришла начальница. Она была так бледна, что мы догадались, что случилось несчастье. Мы встали и закричали: «Государь скончался!» Maman Брейткопф залилась слезами. Через несколько минут весь институт был собран в церкви; все рыдали и молились! Потом maman Брейткопф говорила с нами. Мы все просили ее передать Императрице-Maman, что мы плачем вместе с нею, так как мы ее дети. Наши старые солдаты – инвалиды 12-го года, плакали горькими слезами[204].

Надо было ужинать, но никто не мог есть. Maman Брейткопф велела дать нам чаю, а маленьким горячего молока. Даже легли позже; все были очень поражены!

Maman Брейткопф была во Дворце. Она видела Императрицу-Мать и списала для нас письмо Императрицы Елизаветы; оно очень трогательно и начинается так: «Наш Ангел на небе, а я еще прозябаю на земле…»

Когда прах Его Величества прибудет из Таганрога, мы поедем поклониться ему. Я не могу привыкнуть к мысли, что он скончался. Как же это должно отозваться на его Матери и его Вдове.