Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

Сегодня ночью приехал фельдъегерь и привез подробности о битве под Волей, битве кровопролитной и очень долгой. Взятие редута под Прагой стоило многих жертв. Приступ неизбежен, и город принужден будет сдаться. Сегодня вечером у Его Величества говорили о фельдмаршале Суворове, говорили о письме его к дочери после взятия Праги[211]. Государь ожидает теперь его внука. Так как Любинька (княгиня С.)[212] должна скоро разрешиться, то Государь приказал прислать Суворова курьером. Когда фельдъегерь отправился, еще дрались. Я получила весточку от моих братьев; они живы и здоровы. Иосиф все шутит, он говорит, что его лошадь убита под ним, что я должна ему купить другую, что лучший фейерверкер Аркадия убит тоже и что под Волей жарче, чем в Грохове и в Остроленке. Все это сказано с целью меня успокоить!

Император поехал на Пулковскую обсерваторию навстречу курьеру, которого он ждал с третьего дня; он издали увидал тройку и остановил свою коляску.

Суворов заметил его посреди дороги, соскочил с перекладной и крикнул: «Варшава сдалась!» Государь перекрестился, потом поцеловал Суворова, посадил в свою коляску и повез его к жене, раньше чем ехать во дворец.

Императрица велела позвать нас[213]; мы в это время обедали и побежали, даже без шляп, в Александровский дворец[214]. Я только успела приказать горничной передать приятную новость Пушкину. Во дворце все двери были отперты. Перед Государем лежали пакеты с депешами, и он собственноручно распределял письма. Все друг друга поздравляли. Во дворце была целая толпа. Я получила записку от Иосифа на лоскутке бумаги, без конверта. Он мне сообщает, что Аркадий отличился у Иерусалимских ворот. Он три часа простоял около них всего лишь с одним канониром. Он видел храбрую атаку гусар. Иосиф прибавляет: «Дело было горячее, но уже все кончено!»

Паскевич ранен в бок; Слепцов ворвался с гусарами в Иерусалимские ворота. Они проскакали город галопом, из окон стреляли, он был убит, а Гейсмар ранен. Мы потеряли шесть тысяч человек, дрались три дня, с 24 по 27 августа.

Суворов ехал шесть дней из Варшавы в Царское (он приехал 4 сентября). Его чуть не повесили поляки, когда он явился в город для переговоров. Город защищался с ожесточением. Гвардия отличилась. От полка фельдмаршала Суворова осталось всего 300 человек. Император назвал Суворова полковником этого полка.

Его Величество сказал: «Поляки очень храбры, но у них нет политического такта». Все их начальники спаслись: Лелевель, Высоцкий, Ромарино и другие. Суворовы ужинали во дворце. Любинька в восторге, что муж возвратился. Когда я пришла к себе переодеться, я нашла стихи Пушкина, он мне прислал их с импровизированным четырехстишием; а после вечера у Его Величества я застала у себя его самого. Он хотел знать подробности. Я рассказала ему, что город сдался безусловно. Завтра прибудет новый курьер. Я предупредила Пушкина, что при дворе будет молебен. Он обещал прийти непременно. Слава Богу, война кончилась и братья мои живы и здоровы!

Какое счастье, что война кончилась! Скольких жертв она стоила! Сколько смертей! Умер Дибич, скончался от холеры и Великий Князь Константин Павлович. Гауке[215] убит инсургентами, потому что не хотел изменить своей клятве. Дочь его будет помещена в Екатерининский институт, Императрица взяла на себя заботы о его дочери, а Государь о сыне. Бедная княгиня Ловиц[216] здесь. Их Величества очень хорошо к ней относятся; она прекрасная женщина. Я не думаю, чтобы она когда-нибудь была красива, но Цесаревич очень ее любил. Она искренно оплакивает его. Он был некрасив, но оригинален, и в нем, как говорят, было что-то привлекательное. Я мало видала его. Говорят, что он искренно желал счастья Польше. Пушкин сказал мне, что его соседка г-жа Ламберти уже раньше меня велела передать ему приятную новость. Оказывается, что ямщик, который вез Суворова, крича сообщал новость всем прохожим, когда приехал в Царское Село, и лакей графини Ламберти узнал все на улице. M-me Tolpege[217] решилась поднять занавески, чтобы отпраздновать взятие Варшавы[218]. Суворов рассказывал нам эпизоды из сражения при Воле. Старый генерал Гербель, высокий и худой, как Дон-Кихот, сделал превосходную атаку; он поскакал со своим полком, даже не обнажив сабли. Он держал в руках нагайку и бил ею свою лошадь; его засыпали пулями, но ни одна из них не убила его. Когда он вернулся, то, по словам Суворова, отряхивался, как вымокший пудель; его бесстрастное лицо придавало храбрости солдатам. Генерал Граббе также отличился, и молодой Герсдорф; впрочем, все исполнили свой долг. Ну! все кончено!

Сегодня утром был молебен, очень торжественный. Молились о падших на поле битвы. Эта молитва, среди всеобщей радости, произвела на меня огромное впечатление.