Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

Вчера, 14 декабря, произошли ужасные события. Бунт в гвардейских полках. Утром мы ждали учителей, но ни один из них не пришел. В полдень, перед обедом, одна из служанок сказала нам, что у швейцара говорили, что солдаты не хотели присягать Великому Князю Николаю Павловичу. Они присягнули Константину Павловичу, как только фельдъегерь приехал из Таганрога. Даже в церкви, в воскресенье, молились за Императора Константина и за Цесаревича Николая.

Я дежурила вчера у maman вместе с Stephanie и Alexandrine[205]. Так как я самая бойкая, то я спросила maman: «Правда ли это?» Она рассказала нам всю правду, но запретила рассказывать про это, чтобы не волновать классы. К вечеру все узналось. Приехал племянник maman Брейткопф; она была так добра, что оставила нас у себя, потому что мы очень беспокоились за Императрицу-Maman, за нашу Сильфиду, за нашу очаровательную принцессу Шарлотту, которая стала теперь нашей Императрицей. Я думаю, что Великий Князь Николай будет очень серьезным и внушительным Императором. Великий Князь Константин отказался от трона; он сказал о своих намерениях Матери и покойному Государю, но только по секрету, и для всех это было большим сюрпризом. Великий Князь Николай принял присягу вместе с гвардией, и в воскресенье молились в Императорской дворцовой церкви за упокой души Александра I и за Императора Константина. Войско взбунтовалось и отказалось присягать. Государь отправился к солдатам говорить с ними; он убеждал их. Он взял с собою маленького Великого Князя Александра, и тот очень спокойно был все время с отцом. Государь выказал много храбрости и величия души. Рядом с ним убит генерал Милорадович.

Когда, давно, мы смеялись над ним, когда мы видели Великого Князя Николая с Великой Княгиней – кто мог бы предвидеть, что случится вчера? Какой вчера был тяжелый день – хуже, чем наводнение! Ничего не знали, но уже в воздухе чувствовалось что-то!

Я все время думала о Людовике XVI, о Марии-Антуанетте[206], о моем отце, о герцоге де Ришелье и о сентябрьщиках. М-llе де Вальш сказала мне сегодня утром, что и она думала о том же самом. Аббат де Лош говорил ей, что сдержанность Государя предотвратила много несчастий.

Гроб с прахом Императора прибыл, и мы отправились в крепость. Maman Брейткопф ездила за приказаниями к Императрице-Maman, уезжавшей на встречу к Императрице Елизавете, которая при смерти. В одиннадцать часов за нами приехали придворные кареты. Мы были в наших цветных платьях, но без фартуков и в черных платках, черных перчатках и черных чулках, на голове у нас были черные креповые банты. В крепости мы застали секретарей Императрицы Новосильцева и Нелединского-Мелецкого, которые и приняли нас. Смолянки приехали в одно время с нами; были только старшие классы. Классные дамы и пепиньерки – в черном и в креповых чепцах. У начальниц и инспектрис были плёрезы, креповые мысы у чепцов и черные вуали[207]. Церковь обтянута черным, по стенам развешаны знамена. Катафалк из золотой парчи, подбитой горностаем, и ордена Его Величества на табуретах кругом гроба; гроб закрыт и покрыт золотой парчой. Несмотря на восковые свечи, было темно. Здесь находились дежурные, камергеры, генералы. Нас поставили вокруг гроба и дали по свечке. Когда мы вошли, меня поразило, что священник вместо псалмов читал Евангелие[208] и именно о воскрешении Лазаря. Stephanie это тоже очень поразило. Отслужили панихиду, и мы, приложившись к кресту, лежавшему на гробе, уехали. Пели так трогательно, что мы все рыдали. Придворные певчие превосходны, мы еще никогда не слыхали басов. Это так торжественно и величественно! Maman Брейткопф сказала нам, что для Императрицы Елизаветы смерть будет счастьем. Ее сердце разбито[209]. Начальницы отправятся на похороны; Императрица-Мать приказала в этот день отслужить обедни и в институтах[210].

(Я привожу эти заметки, которые не предназначались для публики, как и большинство мемуаров. Тогда было в моде писать дневники, которые хотя и не блещут слогом, но зато дают понятие о женском образовании того времени. Приезд эмигрантов, которые были очень хорошо приняты, развил изучение французского языка хорошего тона. Не пренебрегали и немецким языком. В XVIII веке был в моде также итальянский язык; его заменил со вступлением на престол Александра I английский язык. При дворе все няньки были англичанки. Но в Пажеском корпусе, в Смольном и в Екатерининском институтах учились и русскому языку, знали его, говорили и писали на классическом языке Жуковского и Пушкина. Императрица-Мать поручила Плетневу заботиться о процветании русского языка в институтах и развитии вкуса в отечественной литературе. Она покровительствовала Крылову, Карамзину и Жуковскому; последнему было поручено воспитание Наследника. Эта Вюртембергская принцесса, плохо говорившая по-русски, стала сердцем и душою русская, а ее belle-fille (невестка [фр.]), Императрица Александра Феодоровна, называла Жуковского «мой поэт». – О.С.)

Подробности о взятии Варшавы