Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Я рухнул рядом, зацепив ножку кровати плечом.

Ногу развалило до бедра, как бензопилой в ужасах, в висках застучало. Юри скреб ковер ногтями и таращил на меня белые от боли глаза.

Злость улеглась, остался ужас, раскаленно-белый, и веселая истерика за задворках сознания, которое потерять сейчас было бы просто идеально.

Идиоты. Какие же дебилы, а…

Юри подполз, хрипя, и ткнулся лбом в колено, цепляясь ледяными руками. Дернул ногу к себе, неуклюже лег виском на метку. Я согнулся и запустил руку в темные волосы, мокрые от пота, стараясь не замечать, как дрожат пальцы.

Отпускало медленно, как ленивые волны откатывают от берега, расчесывая песок и мусор, размазывая по пляжу гнилые водоросли.

— Прости меня, — Юри говорил шепотом. Я чувствовал, как на его виске судорожно долбит вена.

— Хватит извиняться. Оба молодцы. Я даже извиняться не собираюсь.

Юри гладил мою ногу кончиками пальцев.

— Я люблю тебя, — он вздыхал, мелко давясь воздухом, открывал и закрывал покрасневшие глаза.

— Ты, — я накрыл затылок ладонью, приглаживая волосы, — ты не передумаешь, да?

— Ты ведь тоже, — Юри улыбнулся и поцеловал метку, приподнявшись. — Тебе надо быть тренером.

— А тебе надо, чтобы я катался.

— Потому что тебе плохо без этого. Я вижу. Чувствую.

Тут он не врал, чувствовать — это прямо про нас. Вон как расчувствовались.

— Мне без тебя не лучше. Давай поговорим о том, как ты сам прекрасно катаешься…

— Нет, — Юри упрямо мотнул головой. — Мы поговорим о том, как я катаюсь, после того, как я выиграю Финал. Если я его выиграю.

Упрямый мудак. Нашелся же такой…

Я боялся думать, что лучше бы он не нашелся. Мы бы оба тогда жили спокойно и безболезненно. Может, и счастливо.

— Я докручу четверной сальхов. И в тулуп еще оборот добавлю.

Я закрыл глаза и засмеялся.

Что мне делать.

Для начала — душ, конечно, потом надо выйти на связь с внешним миром, пока нас не начали искать.

А потом… а потом я подумаю.

Я не слышал, когда Юри вернулся ночью. Слава Богу, я спал все-таки в кровати, а не под дверью.

Утром он разбудил меня, сонный, хмурый и спокойный. Кофе заказал. Себе — чай.

Было шесть утра.

До начала произвольной программы оставалось восемь часов.

Комментарий к 19.

Да, в эпиграфе “Вьюга” Лепса (опять-таки, я настаиваю), и да, я скатываю это все в русскую попсу. Грустить по-русски.

Автор просит прощения за перерыв в выкладках.

Я пересмотрела 12-ю серию, между короткой и произвольной - ровно день, в который ни Юри, ни Виктор не вышли на лед для открытых подготовок.

Собственно, этот пробел и натолкнул меня на мысли о том, куда у этих двоих мог проебаться весь день.

Собственно, именно что проебаться.

Я люблю вас. Терпите.

========== 20. ==========

Если ты слышишь,

Подними глаза в небеса,

Ты увидишь там меня.

План созрел к утру — простой, как пять рублей, детский и совершенно идиотский. На первый взгляд.

Я сказал Юри вчера, не обратив особого внимания, насколько это важно, — что Юри стал тренироваться изо всех сил, чтобы обойти Юрио.

И Крис сказал мне, что они вдвоем — совсем как мы с Крисом, система взаимных пинков и поддержек много лет тащила нас вверх. Я помнил, как рассматривал Криса как основного соперника, я подтачивал свои программы с расчетом на его слабости и недоработки, а он — с ориентиром на мои.

Юри ушел тренироваться ночью, несмотря на поганое самочувствие, и собирался добавить лишний квад в произвольную — потому что Юрка поставил новый рекорд.

Юри было нужно золото.

Хуй ему, а не золото.

Пусть выкручивается.

Оставалось попросить Плисецкого кататься лучше, чем уже. Благо, это было просто — Юрка был на пике формы, он горел и несся, как в зад ужаленный, в последнее время особенно — на него же смотрел Алтын.

Алтын вышел на третье по вчерашним итогам, я видел, как Юрка радуется, он захочет выиграть еще и поэтому.

Крис сказал:

«Только представь, что с одним из них будет, если другой уйдет». Я тогда еще подумал — какой бред, зачем уходить, полет-то нормальный?

Вот ведь.

Просьба могла быть очень глупой — если бы была обращена к кому-нибудь еще. Но не к Юрке.

На утренней открытой тренировке я выкатился на лед сам. В красно-белой российской форме.

Надо было видеть лица. Юри — ошалевше-растерянное: «Что, уже? Так быстро сдался, уже переоделся?»

Юрки — воинственное: «Во что ты вырядился, предатель?»

Криса — заинтересованное: «Ух ты, что за игра, возьми и меня тоже!»

Якова — каменное. «Совсем охуели, голубчики».

У Джей-Джея — забавное. Дерганное. Мой наряд для него — лишняя реклама русской сборной, которая вчера надрала зад всем Леруа сразу — наша Мила, как я читал, обошла канадку в произвольной, хоть и уступила прекрасной Криспино, а юниоры-парники выводка Соколовой — еще и пару, в которой была сестренка Джей-Джея.

У Пхичита и Алтына — одинаковые спокойные физиономии. Мол, старо, как мир, и умом Россию не понять, — но тебе идет, Никифоров.

А то я не знаю.

Я не хотел вызвать ревность — мне было бы противно от себя.