Читаем Некоторых людей стоило бы придумать (СИ) полностью

Я хотел… напугать, единственным проверенным способом — что ты станешь делать, если я вернусь к этим людям, туда, где вырос, туда, где любили, туда, где я стал таким, каким ты меня любишь? Как ты будешь себя чувствовать? Рассуждать-то всегда хорошо и красиво, и так самоотверженно, но вот разок увидеть, как это будет — еще и терапия.

Пока что Юри катался, кося на мою куртку лиловым глазом, с потешным таким остервенением.

Я тоже катался, ловил его за руки, разворачивал, тянул за ногу, показывая, как надо — он отлично знал, как надо, но, чем черт не шутит! — пусть, если это наш последний прогон как ученика и тренера, он меня запомнит. Я его запомню. Зафиксируем, застынем во времени.

Вообще, чувство обратного отсчета на моих собственных соревнованиях я обожал. Такое горячее, тугое, между сердцем и желудком, как будто водки тяпнул. Чувствуешь минуты и часы физически, и чем ближе, тем горячее комок в животе.

Теперь же я ощущал только чужеродный холод в груди — и как отвратительно потеют ладони. Ладно, хорошо, у тренеров по-другому все устроено. Если б Якову рассказать, похвастаться — ты гляди, какой я молодец, я же паровозик, который смог! Я безвозвратно в вашей гвардии, подвинься-ка.

Школа Никифорова.

А что.

Я бы вел Юри. Я был вел Юрку, если бы он захотел, что вряд ли, конечно: у них троих с Барановской и Фельцманом вытанцовывалась совершенно идиллическая картина, я даже завидовал. В Юркином возрасте я ощущал себя между молотом и наковальней, все время мечтал куда-нибудь деваться с их глаз и боялся брякнуть лишнего. Юрка же между ними… грелся. Заласканный и ухоженный — женское чутье и руки Лилии выходили из него самую настоящую статуэтку, бумажную балерину, тонкую, изящную. Напор Якова дал в обе руки этой балерине по кривому остро заточенному палашу. Только попробуй расслабиться — и пиздец.

Я бы выпестовал тройняшек Нишигори. Девочки катались, и неплохо, я видел, как Юко занимается с ними, в свои шесть все уже уверенно прыгали козлика, а Лутц — даже сальхов в половину оборота. Правда, я бы ноги вырвал тому, кто поставил ей переходы, но опять-таки, надо посмотреть — может, косяк, а может, из этого вырастет стиль. Аксель отчаянно косила под Юри — пыталась рисовать его дорожки. У Луп была страшная скорость, невероятная для ее маленького веса и коротких ножек.

Если за них возьмется Юри — тоже толк выйдет…

Нет. Не возьмется. Хера с два. Не дам.

Свободный выбор — это, конечно, замечательно, но не сегодня.

Юри дергался и нервничал. Он глянул вопросительно, когда я замотал головой после его попытки прыгнуть квад.

— Ноги побереги, — я подъехал ближе, врезался в спину, придержал за живот и заговорил на ухо. — Четверных у нас аж два, а у тебя бедра дрожат. Оставь силы на потом.

Дрожали у него, строго говоря, не только бедра. Юри повернул голову и почти коснулся носом моей щеки. Я придерживал его за талию.

— Не волнуйся, я справлюсь.

— Никто не волнуется, — я поднял брови и улыбнулся, потом развернул его, перехватил за плечи. Взял за руку и прокатил к бортику.

Между лопаток горело — на нас смотрели. Пусть смотрят.

— Мне сделали предложение — выступить завтра на показательных.

— Да? — у Юри был странный взгляд, как будто он плохо понимал, что я говорю. И щеки — красные-красные. Я привалился к бортику и отпил воды из бутылки.

— Да. Не только как тренера, как гостя Гран-При. Это не противоречит правилам, я говорил с комиссией. Стеф предложил.

Я заглядывал в глаза. Ты доволен, Юри?

Юри доволен не был. Он сдвинул брови.

— У тебя есть костюм?

— У тебя есть. «Эрос». Он безразмерный, помнишь?

— А, — Юри скосил глаза на мою руку на плече, быстро облизал губы, — да, точно.

Мы как будто к самому началу вернулись.

Это мне как будто бы и нравилось. Я лапал, Юри краснел, остальные смотрели и пытались мысленно загнать ситуацию в рамки рабочего момента. Фигурное катание — контактный спорт. Виктор Никифоров — дохуя контактный человек.

Вообще-то, у меня был костюм. Я привез его в Японию в начале весны, и с самого старта тренировок с Юри везде таскал с собой. На удачу.

Нет. В удачу я не верю. Скорее, в качестве напоминания, почему я вообще сделал перерыв. Иногда я открывал чемодан и натыкался взглядом на розовый сатин с золотом.

На случай, если я решу прокатить «Будь ближе». Как-то так вышло, что заговорили мы с Юри о ней вообще только вчера, и после вчерашнего вспоминать не слишком хотелось. Но костюм я очень любил, он был лучшим из моих, заказанный у знакомой Лилии в Москве. Я не выдал его на выбор Юри и Юрио из банальной сентиментальности — это костюм моей последней программы, я хотел бы оставить его на память.

Никогда всерьез не думал, что надену его еще раз.

Ламбьель, и правда, звонил час назад, предлагал оживить конец сезона, размяться.

Так что я вышел на лед еще и поэтому. Размяться бы не помешало.

Юри наблюдал за моим лицом. Я ровно улыбался, прикрыв глаза.

Это было похоже на старую, как мир, игру — и без тебя не пропаду, если что. Но контекст, вся ситуация, ожидание Финала и метки на нас делали все намного веселее и свежее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман