Читаем Некоторых людей стоило бы придумать (СИ) полностью

Юри терпеливо ждал, когда я перестану тупить. Сидел, сложив руки на коленях, положив телефон на диван, и смотрел на него, как на врага.

— Твиттер? — догадался я. Юри кивнул:

— И Инстаграм.

— Знаешь, как говорит мой… — я не сказал «тренер», я запнулся и выровнял полет: — …Яков? Минутку, сформулирую получше.«Все, что не статья, то пиар».

— Не статья, — Юри осторожно покосился на телефон. — И вправду. Но…

— Не смотри туда. И в официальные новости тоже. Я никогда не читаю прогнозы и мнения, только уже после соревнований.

— Это мудрее, — согласился Юри и встал с дивана. — Я в душ, если ты не против, встретишь горничную?

— Юри.

Он застыл в дверях.

— Да?

— Все будет хорошо.

— Конечно, — Юри просиял вдруг чистой и такой искренней улыбкой, что я почти поверил.

Он хлопнул дверью, зашумел водой.

Я лег обратно, придерживая голову, чтобы не разлетелась.

Не вовремя, конечно, мы это все затеяли, но другого времени и не будет, наверное.

Волнение и томление, напряжение между фигуристом и его пассией на всех сказывалось индивидуально. Я сам был из тех, кто, увлекаясь, катался не хуже и не лучше, попросту не вытаскивая все из своей койки на свет Божий. Яков утверждал, что это потому, что я не влюблялся никогда.

Я не знал, как будет кататься Юри после вчерашнего, но помнил, что в Японии у него получилось все вдохновенно. Я не знал, приписать это к своим заслугам, или нет, несмотря на то, что Юри сказал потом в интервью. В интервью мы все говорим всякое.

— Мистер Никифоров, есть ли что-то, что Вы не любите больше всего?

— Конечно. Это господин Дмитрий Губерниев.

Смех.

— А что Вы, в таком случае, больше всего любите?

Я смотрю на Юри.

— Свою работу, буду банален.

Юри улыбается.

— Мистер Кацуки, имела бы Ваша карьера фигуриста шансы, если бы не мистер Никифоров?

— Смотря что считать карьерой. Я сейчас, можно сказать, беру новый старт, это второе дыхание, но нельзя утверждать, что оно не вернулось бы потом. У меня на родине есть возможность тренировать подрастающее поколение, я живу возле катка. Но, конечно, тогда я бы вряд ли мог похвастаться чем-нибудь выдающимся перед своими учениками. А детям нужен, как минимум, Ванпанчмен, чтобы на него равняться.

Смех.

— Чем Вы планируете хвастаться теперь?

— Я еще не брал ни одного золота, — Юри смотрит на меня, — но очень скоро собираюсь обеспечить маме и папе и их курорту отличную рекламу, а себе— славную старость.

— В Вашей славной старости есть мистер Никифоров?

Наклоняюсь к своему микрофону.

— Помилуйте, сколько, по-вашему, мне лет? Я уже давно буду мертв и похоронен.

Смех. Вспышки. Юри смотрит на меня с восторгом, как будто я не по льду, а по воде шпарю, или это такая игра света.

— Мистер Никифоров есть в каждом моем выступлении. Посмотрите на него.

Да, посмотрите на мистера Никифорова. Он запускает руку под одеяло, пока его подопечный моется в душе, потому что мистер Никифоров озабоченный мудак. У которого до сих пор стоит и всегда стоять будет теперь от некоторых мыслей и ассоциаций.

Я вздохнул и вынул руку. Трусов на мне не было. Одни носки. Что означало, что мне либо было коротковато одеяло, либо Юри, раздевая меня, деликатно оставил мою злосчастную метку в секрете от себя. Возможно, ему было неприятно напоминание о том, что я связан, несвободен.

Хуйня. Я чувствовал себя свободным как никогда.

Метка, кстати, помалкивала. Прекрасно.

Я сел и поискал взглядом трусы.

— Юри! Ты помнишь, что в последней трети никаких квадов нет и быть не может?


Юри нарезал аккуратные круги, глядя прямо перед собой, никуда больше, ни в сторону, ни на трибуны, ни на табло, отсчитывающее время, ни на меня. Особенно тщательно он старался не смотреть на других катающихся.

Я видел, как он беззаботно болтает с Пхичитом перед общей тренировкой. Ничего и нигде не болело, судя по всему, все были счастливы.

Юри прикрыл глаза. Даже отсюда я видел, как он задерживает дыхание перед прыжком.

Двойной риттбергер. Хорошо. Отлично.

Над катком плыли беспечные и ни к кому не относящиеся современные мелодии. Я застучал пальцами о бортик, прислушиваясь. Может, однажды дать Юри песнюSia? А что, очень даже…

— Неплохо.

Юри взмыл в тройной тулуп, без разгона вывел в двойной. Я поставил в голове пометку «дать по башке» и только тогда пожал плечами:

— Я знаю. Но— спасибо?

— Оставь себе свое спасибо. Мудозвон. Развлекаешься за чужой счет?

— Скорее, в кредит, дружище.

Пришлось обернуться, чтобы Крис сгреб меня в нежные приятельские объятия. На публике он всегда вел себя почти прилично.

— Проценты большие?

— Отстань, неудачная была метафора, — я выпустил его из рук и оглядел, отступив. Крис был в отличной форме, ни одного лишнего грамма на теле, ни одной минуты недосыпа на лице. Волосок к волоску, даже спортивный костюм сидел, как произведение искусства.

— Мне тебя поздравить? — я скучал по его акценту и по голосу тоже, но черта с два я в этом признаюсь. Да и не нужно оно Крису. Я пожал плечами:

— У меня хорошие прогнозы, так что да, можешь и поздравить. Но вообще — тьфу-тьфу-тьфу, рано. Все может пойти не так…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман