Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Меня загребли Юко и Такеши, Такеши стоял, как охранник, сложив руки и сопя, чтобы я не сбежал. Юко наставляла меня по поводу тренировок и разминок, ей вдруг начало казаться, что у Юри нездоровый вид. Как вовремя.

Улизнуть в спальню, в источник, куда-нибудь, хоть в чертову комнату в конце коридора, не было никакой возможности.

В источник с нами залезли Такеши и папаша Кацуки.

После источника Юри уснул прямо за столом, обняв подушку и завалившись на Мари. Фестиваль тут же свернули, все вдруг вспомнили, что Ю-чан скоро жить будет в самолетах, и что ему надо спать и есть, и отдыхать, а не фестивалить.

Забавный народ японцы.

Если я сейчас отнесу Юри на руках в его спальню, и Юри будет во сне доверчиво прижиматься ко мне, бормотать и улыбаться — это абсолютно нормально.

А если я останусь после этого в его спальне — нет.

Я запахнул на нем юкату, накрыл одеялом и поправил подушку. Потом встал на ноги, вышел из спальни и плотно прикрыл дверь. Обернулся.

У стены стояла Мари и курила.

— Я… я нашел для него хорошие обезболивающие, — зачем-то сказал я. Мари молчала — продолжай, мол. Если смелости хватит. — Если с ним что-то еще стрясется — я выровняю ситуацию. Мы поговорили про метку, он не будет больше отмалчиваться, если она заболит.

— «Если», — Мари подняла на меня глаза. — Она уже болела?

— Да.

— Ты знаешь, почему? — Мари затянулась, прищуриваясь.

У меня было ощущение, что я пытаюсь оправдаться перед суровыми родителями обесчещенной несовершеннолетней девочки. Как в анекдоте — я вашу Галю, того, трактором переехал.

— Догадываюсь.

— Ему становилось плохо и раньше, — Мари пожала плечами. — Как-то обходилось. От этого еще никто не умер, Виктор, ты чересчур много волнуешься.

— Это моя работа.

Мари помолчала.

— Я рада, что ты серьезно относишься к работе.

Очень серьезно, Марусенька. Сам в шоке.

— Мари, — я подошел ближе, голодно глядя на ее сигарету, — послушай. Я, конечно, буду с ним, но я его… тренер. В прошлый его финал Гран-При Юри оказался совсем один, еще и известия о его собаке, и…

— Ты хочешь, чтобы с ним поехал кто-то из семьи.

«Ему нужен был всегда кто-то, кто сверху будет тянуть. Снизу поддерживать — не его вариант, нас тут целый город, и что? Нужны мы ему? Помогли мы ему хоть раз? Нет».

— Да. Я хочу, чтобы с ним был кто-то из вас.

— Я поеду, — Мари раздавила окурок об ладонь, и я ужаснулся. Охренеть. За ней не пропадешь. — И Минако тоже хотела поехать. Мы думали об этом. Маму и папу сложно сдвинуть с места, их можно понять.

— Это просто потрясающе, — я не приврал. Чем больше с Юри рядом людей, тем лучше. Мне вдруг стало страшно от болезненности этой связи, иногда хреново остаться в мире только вдвоем, не потому что вас пугает одиночество или очень неловко в присутствии друг друга, а потому что люди вокруг иногда не дают вам натворить какой-нибудь хуеты.

Себе я давно не доверял.

Кроме того, если послушать всех, получалось, что Юри никогда не был один, но в самые важные моменты своей жизни он был одинок. Сейчас, когда его поздравил Плисецкий, спасибо ему большое, говнюк малолетний, когда с ним был Яков, когда с ним рядом семья… у него ничего не болит.

Я не хотел особо разбираться, как работает эта ерунда, я планировал на нее в ближайшем времени забить теперь уже окончательно и бесповоротно. И уж тем более нельзя было позволить этой дряни что-то испортить.

Это всего лишь одна из возможностей. Всего лишь дурацкая родинка причудливой формы. Татуировки у людей и то исполнены смысла в сравнении с этой пакостью…

Секрет Юри прост — надо убедить его, что он не один.

Если перестанет получаться у меня — мы найдем, у кого получится.

Мысль эта была болезненная, и я решил, что я сегодня многовато выпил. Мари разглядывала меня в темноте.

— Виктор?

— Да?

— Иди спать.

Гениально. Давно пора.

Мари провожала меня взглядом до конца коридора.

— Вик-чан?

Я вздрогнул. Мама Юри тоже меня так звала.

Так Юри звал свою собаку. Собаку.

Когда-то я думал, что собака может и должна быть самым важным в жизни, наравне с человеком — даже лучше человека. Честнее, вернее, ближе.

Может быть, Юри тоже так думал, потому и дал своей псине мое имя.

— Да, Мари?

— Спасибо. Если бы ты тогда не приехал, Юри…

— Жил бы спокойно в источнике. Не ограничивал бы себя в еде, алкоголе и других удовольствиях. Был бы рядом со своей семьей.

— Не был бы счастлив.

— Думаешь?

— Думаю.

Я хотел сказать — спасибо, Мари, мне полегчало.

Но это было нихрена не так.

В Барселоне было пасмурно и дождливо, несмотря на конец декабря. Мы прилетели ранним утром, но только под темноту, словно сжалившись над голыми улицами, увитыми рождественскими украшениями и бестолковыми фонариками, повалил снег — крупный и мягкий. Он ложился беззвучно, таял почти сразу, но город перестал выглядеть сиротливо, праздничный марафет обрел логику, а люди стали выглядеть довольными жизнью, ощущение праздника — чужого для некатолической публики — стало заразительным.