— Да, я так считаю! Что бы ты там ни говорила о переходе в другой мир и прочем… Я не согласен с этим и не стремлюсь ни в какие другие миры. Меня вполне устраивает этот. Мне тут нравится. И я не хочу его покидать ни сейчас, ни потом…
— Вот, посмотри на меня. Примерно так выглядят те, кому столько, сколько будет тебе лет через тридцать-сорок. А дальше — больше. Трясущиеся руки, слезящиеся слепнущие глаза, из беззубого рта течет слюна, голова дергается, кожа в темных пятнах… Я не говорю уже о постоянных болях, провалах в памяти, помутнении разума… И в таком вот виде ты хотел бы существовать вечно? Знаешь, сколько тех, кто уже не в состоянии себя контролировать и обслуживать, кого измучили боли и страдания? Они призывают меня день и ночь. А я прихожу не к ним, а к тебе.
— Ну и что? Не ждешь же ты от меня благодарности за то, что не даешь мне дожить до старости?
— А разве это не лучше? Умереть молодым, сильным, здоровым? Избежав всех этих мучений, физических и моральных? Знаешь, как тяжело постоянно жить с ощущением, что другим твое существование в тягость? Что родные и дорогие тебе люди вынуждены улыбаться тебе, разговаривать бодрым тоном, тратить свое время и силы на уход за тобой, хотя в душе…
— «…вздыхать и думать про себя: «Когда же черт возьмет тебя?» — усмехнулся Виталий.
— Да, именно так. Ваш поэт был прав. Я, кстати, хорошо помню его. Мы долго встречались с ним, говорили — вот как с тобой. Откуда, ты думаешь, он взял эти слова?… И он, кстати, оказался в конце концов в более худшем положении, чем ты. У него не было выбора — а тебе я его предложила. Кстати, а хочешь — другой выбор предложу? Ты вот вчера опять сблагородничал, денег на лечение девочке Наде дал… И вроде как даже и не думаешь о том, что ее отца наняли тебя убить. Или ты все-таки хотел таким образом откупиться от него, а заодно и от меня? А? Признайся?
— Я… Нет… — Ему почему-то было очень стыдно. Так стыдно, как бывало только в очень раннем детстве, когда бабушка Вера ругала за мокрые штаны.
— Не нет, а да. Меня-то не обманывай… Слушай, а если я тебе предложу поменяться с Наденькой? Ты уйдешь' со мной — а она за это останется? Или наоборот?
Видимо, лицо Виталия отразило все происходящие в его душе сомнения, потому что
— Ладно, не бойся, деточка, я пошутила… Как вы говорите в ваших играх, первое слово дороже второго. Да и меня
— А сколько у меня еще есть времени? — торопливо спросил Малахов.
— Все боишься, все тянешь кота за хвост… — покачала она седой головой. — Ну хорошо, так уж и быть. Я дам тебе еще отсрочку. Но это будет последний раз, слышишь?
«Какой срок я могу попросить, чтобы она согласилась? — судорожно размышлял Виталий. — Год? Нет, это много, не даст… Месяц? Неделю? Хотя бы неделю… Но как же этого мало!..»
— Я даю тебе пять дней, — строго проговорила
С неожиданной для ее облика энергией
— Виталий Палыч, что с вами? У вас такое лицо…
— Ты видела, кто сейчас вышел из моего кабинета? Аккуратно выщипанные бровки девушки поднялись чуть не до середины лба, подведенные глаза распахнулись во всю ширь.
— Никто не выходил! Я тут сижу не вставая, но никого не видела… Ой, Виталь Палыч, у вас там мобильник в кабинете разрывается, слышите?
На этот раз звонила Лана.
— Зайка, ты в последние дни стал такой неуловимый… Скоро мне, чтобы встретиться с тобой, придется записываться у Полины на прием. Я просыпаюсь — ты уже уехал, приезжаю домой — ты спишь…
У Виталия так и рвались с языка слова, что приезжать надо, как нормальные жены, ранним вечером, и готовить мужу ужин, а не шляться неизвестно где, свалив всю домашнюю работу на помощницу по хозяйству. Но он сдержался:
— Да, я что-то совсем закрутился последнее время.
— A y меня для тебя новость. Моя Таня Тосс побывала в нашем поместье и говорит, что там все нормально, забор уже начали ставить. Теперь нам с тобой нужно опять связаться…
— Постой-постой! — перебил Малахов. — Она ездила туда одна, без тебя? Но ты же говорила, что она не знает дороги!
— Виталик, ну что ты вечно создаешь проблемы там, где их нет! Как не знала, так и узнала. Может, ей Максим рассказал…
— Может или точно?