Немецкий дух в опасности

Если рассматривать все признаки в их совокупности, в их контексте, то неизбежно приходится заключить: современность, в ее духовном аспекте, ознаменована кризисом гуманизма, кризисом невиданных масштабов – в истории христианской Европы ничего подобного еще не было. С XIV века наше духовно-историческое положение зависело от античных прообразов, интеллектуальных и художественных. Национальные литературы Европы родились от соприкосновения народного духа с античной традицией, а их расцвет приходится только на те эпохи, когда соприкосновение это было особенно тесным и доходило до полного взаимного слияния. На вершине современных национальных литератур стоят национальные классики.

Но вершина эта – всего лишь срез из многовековой истории, которую в совокупности именовать можно Возрождением. Само понятие о Возрождении понимать стоит шире – значительно шире, – чем это принято: хорошо, если оно охватит и Гёте, и Китса, и Гёльдерлина, и Леконта де Лиля, и Уолтера Патера, и Ницше. При таком понимании Возрождения нынешний кризис гуманизма – это «сумерки богов», это закат полутысячелетней постсредневековой эпохи в истории нашего духа.

Что же нам, повторять: «Et nous avons perdu le chemin de Paros» [и потеряли мы дорогу на Парос]? Может и так; все зависит от одного: найдет ли – в очередной раз – «греческое чудо» свою общину верных и смогут ли эти верные провозгласить перед частью народа о вере своей и о любви, – а ведь это и есть носители духовного уклада. Если не хватит им, верным, вот этой теплой и лучезарной силы, то придется им отступить: великая река национального духа найдет себе новое русло.

Здесь, опять же, легко заметить параллели с «Европейской литературой и латинским Средневековьем» – особенно это касается обобщенного понятия о Возрождении, – но при этом в 1918 году и в 1945‑м само отношение к кризису решительным образом меняется: если в первом случае Курциус считает необходимым указывать на этот кризис, рассматривать его с разных сторон, провозглашать об опасностях, призывать к действиям и к поиску выходов, то в поздние годы он вообще отказывается от слова «кризис» (в «Европейской литературе», например, оно встречается только в историческом контексте и ни разу не применяется к ситуации после 1932 года), надолго отказывается от публицистики и методично работает над уже выработанным, сформулированным и намеченным решением: отныне, как считал Курциус, призывать к гуманизму и ждать его триумфального возрождения просто бессмысленно; единственный подобающий образ действий: поиск тех конкретных, четко определенных и, в филологическом смысле, осязаемых связующих звеньев традиции, которые можно сберечь и передать новому поколению как семена будущего. Это «консервация» в новом смысле, консерватизм эпохи постапокалипсиса.

Под конец «Кризиса гуманизма» Курциус обращается к неожиданно резкой критике гуманитарных гимназий362: