Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

Едва царь влез в корзину, она сорвалась с места, будто взметенная вихрем, и полетела в черное небо, опоясанная всполохами огня. В единый миг царь оказался на кровле какой-то высоченной башни, корзина и канат исчезли, он остался один в полной темноте, зажмурившись от страха. Раскаяние и ужас охватили душу царя, но ведь позднее раскаяние не приносит пользы, а только горе одно. Вдруг с неба слетела на ту башню огромная черная птица, сама подобная башне: хвост и крылья у нее были словно кроны чинары, когтистые лапы — как стволы древесные, разверстый клюв казался зевом пещеры, в котором извивался драконом птичий язык. Птица встряхнулась, вздымая тучу пыли, спрятала голову под крыло и погрузилась в сон, а царя со всех сторон облепил птичий пух, густой, словно лес дремучий. Однако в нем зародилась надежда на спасение, он думал: «Надо мне покрепче ухватиться за ногу этой ужасной птицы, может быть, удастся вместе с ней достигнуть земли». Он обвил руками толстую птичью лапу, дожидаясь рассвета, и когда занялась заря, птица проснулась, замахала крыльями и полетела к солнцу, а царь висел у нее под брюхом, обливаясь потом от страха и от солнечного зноя, весь в пуху. Наконец птица начала описывать широкие круги, все ниже спускаясь к земле, и когда до ее поверхности оставалось совсем немного, царь поблагодарил своего крылатого возничего, разжал руки — и покатился кувырком по цветущему росистому лугу, раскинувшемуся в неведомой долине. Почва там была — чистая бирюза, зелень свежая, цветы яркие и ароматные. По яшмовому руслу в золотых берегах журчал ручей из розовой воды, прохладный и чистый. Изумрудные холмы окружали долину, скалы в ней были яхонтовые и опаловые, деревья переливались золотом и пурпуром, а ветер был таким благоуханным, словно вобрал в себя самые лучшие ароматы. Царь обошел всю благодатную долину, отведал в роще сладких плодов, а когда притомился, уснул под кипарисом. Когда же ночь раскинула над долом шатер тьмы, на него повеяло легким живительным ветерком, пронеслась гроза, сбрызнув и освежив землю мимолетным дождем. И тут долина наполнилась толпой юных красавиц, словно родившихся из ночи, луноликих и белотелых, с улыбкой на рубиновых устах, звенящих серьгами и подвесками, с гибким станом и нежной грудью. В руках у них были яркие свечи, а еще они несли ковер и блистающий золотом трон. Только разостлали они ковер и установили на нем трон, как взоры ослепило сияние — словно луна с высоты низошла: это легким шагом приблизилась владычица красавиц, роза того сада, кипарис среди полевых цветов. Как невеста села она на трон, откинула покрывало, явив миру светлое, румийское воинство лика, которое обступили черные, точно негры, кудри-стражи. Прекрасная повелительница сказала, обращаясь к прислужнице:

— Я чувствую здесь присутствие земного создания, ступай погляди, кто это? Доставь ко мне всех, кого найдешь.

Служанка тотчас пронеслась по воздуху над долиной, как это умеют делать пери, и остановилась возле молодого царя. С улыбкой взяла его за руку и молвила:

— Поднимайся, полетим как дым! — и увлекла пришельца за собой, хотя рядом с ней он и выглядел вороной, следующей за павлином.

Перед троном царь почтительно опустился на колени в самом дальнем ряду, но повелительница сказала:

— Нет, это не твое место, я вижу, что тебя не подобает равнять со слугами. Поднимись лучше ко мне, сядь рядом, ведь и звездочкам Плеяд приятно приблизиться к Луне.

— О нет, пресветлая владычица, — отвечал царь, — не след твоему рабу восседать на таком троне, который лишь Солейман* достоин делить с Билкис*!

Но красавица настояла на своем, царь покорился, взошел на золотой престол, занял место рядом с хозяйкой. Тотчас прекрасные пери поставили бирюзовый стол, подали роскошные яства, наполнили дорогие чаши рубиновым вином. Зашумел пир, заиграли музыканты, прелестные танцовщицы закружились в огневой пляске под песни других дев. И показалось царю, что перед ним отворились двери счастья, неведомого бедным жителем земли… От вина и страсти кровь в жилах его закипела, он простер руки к пленительной хозяйке пира, а когда прочел в ее глазах согласие, упал к ее ногам, покрывая их поцелуями и упрашивая утолить томление сердца волшебным вином любви. Дева отвечала ему сладостными поцелуями, когда же жар страсти в нем достиг предела, прошептала:

— Нынче взявши в руку чашу, не спеши осушить ее, сдерживай желание, пока можешь, а если естество твое не слушается узды, то выбери любую из моих прислужниц, и она поможет тебе притушить этот огонь, но только смотри, не переусердствуй, оставь и для меня толику!