Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

Фархад слушал ее дивный голос, но смысла слов уразуметь не мог, охваченный внезапной всепоглощающей любовью. Он прижал руку ко лбу и к глазам в знак покорности, а потом стал спрашивать у слуг, о чем говорила ему Ширин. Те растолковали ему желание повелительницы, и в тот же миг родилось у него в голове решение, возник замысел, как работу исполнить. Не теряя времени, выбежал он из замка, схватил кирку и приступил к делу, ибо в труде сем он увидел служение той, кому он отдал сердце. Он яростно бил киркой по жесткой земле, превращая камни в воск своими могучими ударами, взламывая гранитные глыбы, обтесывая их с такой точностью, что они уподоблялись драгоценным каменьям. За один месяц он провел от пастбища до дворцовых ворот канал, по которому вознамерился пустить млечный поток, облицевал его каменными плитами, уложил их одна к другой плотно-плотно, так что и на волосок меж ними зазора не осталось, потом устроил каменное вместилище для молока, наподобие водоема, — и всё исполнил так прочно и точно, словно из единого куска вырезал! Побежала белопенная влага по желобу, проложенному твердой рукой, заструился молочный ручей… Что ни говори, а длань человеческая способна сто гор железных с места сдвинуть, через сто пропастей мосты перекинуть, лишь одного не дано человеку преодолеть — смерти, никому ее не избежать.

И вот Ширин доложили, что готов ее заказ, завершен и желоб молочный, и бассейн. Луноликая едва поверила: разве возможно такое сотворить за столь короткий срок? Вышла она из дворца, отправилась своими глазами взглянуть, что получилось. Видит, и правда: словно не человеческой, а Божьей волею все исполнено, бежит молочная река в берегах гладких, каменных, словно бы в Божьем раю! И тогда прекрасная Ширин, сама подобная райской гурии, восхвалила Фархада за его вдохновенный труд и великое умение и молвила:

— Вознаградить тебя по заслугам за мастерство твое я не в силах, неоценимо такое искусство. Прими пока вот это, а я тем временем подыщу еще что-нибудь, более достойное тебя.

С этими словами она вынула из ушей драгоценные серьги, жемчуга и алмазы в которых так и блистали, а стоили, верно, больше, чем дань с целого города, и протянула их Фархаду.

Тот принял сияющие украшения, восхвалил их, как должно, поцеловал — и сложил назад к ее ногам. А сам бросился прочь, убежал в степь, орошая ее потоком слез. Бескорыстный Фархад поступил так, чтобы никакая тень, никакое низкое чувство не затмило чистого света его благородного деяния, совершенного во имя любви.

Уединившись в пустыне, Фархад полностью предался любви к луноликой, и из глубины души его исторглись громкие стоны. Словно тяжесть невыносимая легла на его крепкие плечи, ослабели вдруг руки сильные, никакое дело не ладилось, сон его покинул, терпение оставило, словом, стройный, молодой кипарис в один миг превратился в поникшую ветку. Одинокий и измученный, он не пытался разорвать круг страданий, лишь метался в отчаянии по степи, томимый жгучей страстью. В груди Фархада как будто открылись сто кровавых ран, но душа его не стремилась избыть мучительные терзания, напротив, он радовался своей боли, хоть и погружен был в печаль глубокую. Такова загадочная сила и власть любви! Наш страстотерпец, скитаясь по глухой степи, слагал сладостные похвалы сладчайшей Ширин, и всякий раз, как уста его шептали ее имя, он склонялся ниц и целовал прах земной, а потом выпрямлялся и обращал лик свой в сторону, где пребывала любимая, сверлил безнадежным взглядом пустоту, надрывая себе душу.

Бродя по безлюдным пустошам, Фархад снискал дружбу диких зверей, которые распознают страждущих и сострадают им. Четвероногие твари, как могли, выказывали ему свое расположение и сочувствие: кто хвостом землю подметал, кто траву для ложа приносил, кто мух отгонял… И Фархад отвечал новым друзьям тем же: плакал, заглядывая в грустные глаза лани, расчесывал гриву косматому льву, оберегал покой онагров, хоть своей жизни не берег совсем. Ни днем, ни ночью не прекращал он мерять шагами землю, словно пытался убежать от самого себя. О, как ему хотелось покинуть телесную оболочку, расстаться с собственным «Я», дабы соединиться с душою друга, переселиться в иное тело! Не ведал бедный, что птица души уж вылетела из клетки, что владыка выехал на мейдан, а дворец опустел…

К замку Ширин Фархад подходил только раз в неделю — взглянет на него и опять убегает в степь, прославляя ту, что полонила его душу. Или пробирался он в ночи к устроенному им млечному пруду, белевшему в лунном свете, отпивал несколько глотков молока и брел прочь. Но хотя никто, казалось, не видал и не встречал Фархада, слух о нем и о его мучительной любви разнесся по всему миру.

Ревность Хосрова, его диспут с Фархадом и опасное царское поручение