Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

Один из приближенных Хосрова как-то поведал ему, что Фархад, тоскующий по Ширин, стал легендой на устах у всех жителей земных. Пораженный любовью, он бродит один в степи, твердит со слезами имя Ширин, не страшась ни конного, ни пешего, ни стрел, ни меча булатного. Да он и не думает о себе, всей душой обратившись к луноликой, которую он на самом деле и не видал никогда.

Едва Хосров услышал этот рассказ, любовь его к прелестной Ширин увеличилась многократно: он почувствовал себя словно на мейдане, где витязи состязаются в воинском искусстве, взыграла в нем ревность, подогревая страсть, да так, что он даже призвал к себе самых опытных и хитроумных придворных и стал с ними совет держать: как поступить с этим влюбленным, как обратить себе на пользу его любовь беззаветную? Мудрецы посовещались и ответили шаху так:

— О повелитель, избранник небес! Да будет вечным твое счастье! Безумцев положено заковывать в цепи, — вот и ты наложи цепь на безумно влюбленного, да не стальную, а золотую, ибо золото самое надежное средство против любви. Покажи ему золотой клад, возбуди в нем надежды — он не то что про Ширин, про Господа Бога забудет! А если при помощи золота его устранить не удастся, взвали на него работу, пусть до самого смертного часа с камнями возится, гору лбом прошибает.

Хосров внял их советам и велел доставить к себе Фархада. Отыскали тоскующего мастера-строителя, привели к Хосрову, прямо в тронный зал. Кругом придворные толпятся, во все глаза глядят, а великан Фархад их и не замечает, погруженный в печаль свою и мысли о любимой. Подошел к престолу, где восседал Хосров, остановился и молчит, — видно, что ему и дела нет до шаха и его прихотей. Однако же по мановению руки государя пришельцу почет оказали, усадили на табурет золоченый — прямо перед большим ларем, где заманчиво сверкали груды золота. Только Фархад на золото царское внимания не обратил: он сроду алчностью не отличался, а подпав под власть любви, и вовсе о благах мирских позабыл.

Видит Хосров, первое средство бесполезным оказалось, надобно чем-то еще на гостя подействовать. И он раскрыл перед пришельцем ларец речей, полный перлов, затеял с ним поединок словесный, то ли беседу, то ли спор. Такие споры, а точнее сказать, диспуты частенько устраивали в старину. Собеседники поочередно высказывали свою точку зрения, приводили доводы в защиту ее, опровергали утверждения противника — и всё это выразительно и красиво. Красноречие, умение складно говорить считалось большим достоинством, особенно ценились речи образные, иносказательные, торжественные и полные скрытого значения. Порой спорщики так увлекались игрой слов и витиеватостью выражений, что понять их бывало трудно даже собеседникам и современникам, не говоря уж о нас, жителях другой эпохи. Кроме того, в те времена совсем не верили в то, что «краткость — сестра таланта», и речи были долгими, а слушающие их — терпеливыми. Поскольку ныне терпение вышло из моды, мы, рассказывая о словопрениях Хосрова и Фархада, их слова все же несколько сократим. Хосров начал с того, что спросил:

— Скажи, откуда ты?

— Из Страны Дружелюбия, — отвечал Фархад.

— Ну, и чем же там люди промышляют? — усмехнулся Хосров.

— Души свои отдают, взамен печаль обретают.

— Расстаться с душой?.. Кто ж на такое пойдет?

— Подданных Любви таким не удивишь…

Еще немного побеседовали они и Хосров задал вопрос:

— Скажи, что для тебя значит любовь к Ширин?

— Она мне жизни дороже, — ответил Фархад.

— И ты каждую ночь лицезреешь эту дивную луну-красавицу?

— Да, коли усну, но сон нейдет ко мне.

— Когда покинет твое сердце эта любовь?

— Когда зароют меня в могилу.

— А как поступишь ты, если войдешь в чертог луноликой?

— Паду к ее ногам смиренно.

— А если не найдешь к ней пути?

— Луной любуются издалека…

— Что скажешь, если она потребует от тебя всё, чем владеешь?

— Только о том я и молю Бога.

В таком духе продолжался их разговор: Хосров все намекал, что Фархад должен отступиться от любви к Ширин, а Фархад и мысли о том не допускал, для него в этой любви был весь смысл существования. Наконец Хосров молвил напрямик:

— Забудь о ней, она — моя!

— Забвения несчастному Фархаду не дано! — возразил его собеседник.

И Хосров остался в полном изумлении: он исчерпал все свои хитроумные приемы, но взять верх ему так и не удалось. Тогда он обратился к своим советчикам и пробормотал сквозь зубы:

— Ни на суше, ни на море такого не сыщешь: у него на всякое слово ответ готов! Золотом я его испытывал — не получилось, теперь попробую камнем одолеть.

И он снова пустился в велеречивые рассуждения, дескать, ради блага государства иранского надобно шахскую дорогу прямую проложить через горы, да высокая вершина на пути стоит, о никому, кроме такого мастера, как Фархад, этой преграды не убрать. Дескать, коли дорога тебе Ширин, соверши сей подвиг во имя любви к ней.

И могучий богатырь ответил ему:

— Я уберу эту помеху с пути государя, сдвину ту гору, но пусть и шах обещает мне, что сам откажется от сахара Сладчайшей.