Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

В давние времена на просторах солнечной Аравии жил один достойный муж, знаменитый своими доблестями, щедростью и великодушием. Он был знатным шейхом*, главою племени Бану Амир, обладал несметными богатствами и властью. Величаво шествовал он по аравийским степям, кочевал, окруженный родичами и домочадцами, и, казалось, даже песок под его ногами превращался в драгоценные благовония. Во всем ему способствовала судьба, всем его наделила, однако же в самом дорогом отказала: не было у славного шейха сына-наследника. А ведь именно сына хочет обрести человек в земной юдоли, ибо только чередой потомков своих возможно ему избежать забвения и гибели во тьме веков и обрести истинное бессмертие в памяти поколений. Но как ни трудился тот благородный шейх на сей ниве, желанный росток всё не появлялся, сколько ни раздавал он милостыни нищим, каких страстных молений ни возносил небесам. Так уж устроен этот мир, что радости и огорчения в нем накрепко связаны друг с другом и не под силу смертному развязать этот узел.

Но наконец, по прошествии многих лет Господь вознаградил достойного мужа за его долготерпение и должное смирение, и родился под его кровом младенец — долгожданный первенец, прекрасный, как роза, светлый, словно белый день после темной ночи. Когда отец увидел его, он пришел в такой восторг, что распахнул двери своей казны и раздал, раздарил на радостях все свои сокровища, ничего себе не оставил! Дитя, как полагается, вручили кормилице, хотя на самом деле не женским молоком питается младенец — его вскармливает быстротекущее время, Млечный Путь, словно из рожка, вливает в него с небес животворную влагу, приобщая к источнику бытия.

И вот ребенок, чело которого, по обычаю, окропили настоем индиго (ведь это охраняет от дурного глаза) рос и хорошел с каждым днем. К исходу двух недель он в своей колыбельке походил на полную луну, сияющую в небе, весь так и лучился, каждый, кто его видел, говорил: «Этому дитяти талант вызывать любовь отпущен полной мерой!» Потому и назвали мальчика Кайс, что по-арабски значит «мера», подразумевая, что он являет собой мерку, образец всего благого.

Год прошел — и птенец оперился, к трем годам стал стройным и румяным, как тюльпан, приветливым и веселым, живым и резвым. Он играл и шалил, как все дети, но всегда источал свет внутренней своей сущности, свет любви. К семи годам он подрос еще больше, в венке гиацинтовых кудрей походил на райский цветок, до того стал пригож, что слава о его красоте распространялась все шире и шире и к его десятилетию прогремела по всей стране. Да минует его дурной глаз! — так невольно восклицал всякий, взглянув на прелесть и совершенство ребенка.

Когда мальчику сравнялось десять лет, счастливый отец отдал его в школу, где преподавал ученый знаток наук. Теперь отрок постоянно проводил время среди своих сверстников, с ними твердил уроки, с ними играл и резвился в свободное время. А надо вам сказать, что в той школе учились также и девочки, дочери знатных арабов. (Вообще-то, как вы наверное знаете, в мусульманском мире девочек и мальчиков воспитывают отдельно, но происходило это давно, когда порядки были еще не столь строгими.) И случилось так, что юный Кайс больше смотрел на одну из девочек, чем на грифельную доску или в книгу. И правда, девочка та была чудо как хороша: настоящая жемчужина во всей своей нежной красе! Происходила она из богатой семьи и всегда была нарядной и разубранной, словно куколка; стройная, как тростинка, светлая, как луна, она одним взмахом своих длинных ресниц накинула аркан на сердце Кайса. Грациозная и кроткая, словно газель, она победила этого молодого барса, привязала его к себе душистыми черными локонами, темными, как ночь, — недаром, видно, звали ее Лейли (по-арабски «лейла» означает «ночь»). Впрочем, личико у нее было белее луны, а алый маленький ротик напоминал розовый бутон, источающий мед, — кто мог знать тогда, что имя ее будет известно по всей земле как любовный амулет, что влюбленные во всех странах и во все времена будут слагать о ней стихи, что каждая ее родинка, каждый волосок или ресничка будут воспеты и прославлены?

Но как бы там ни было, Кайс полюбил прелестную Лейли всей душой, отдал ей сердце. И в невинной и чистой душе юной красавицы тоже родилось ответное чувство, проникло в глубину ее существа, словно первый глоток хмельного питья, который туманит взор и разжигает огонь в груди. Оказались они оба в заколдованном круге любви, в мире сладостном и мучительном, таинственном и тайном. Их сверстники озабочены и заняты были ученьем, а эти двое — всецело поглощены друг другом, своей нежной дружбой, которая росла с каждым часом.

Пока их соученики твердили глаголы и складывали числа, влюбленные открывали свой букварь и словарь, вели свой счет мечтаниям и смутным надеждам.

Превращение Кайса в Маджнуна