Однажды Бахрам вернулся с охоты и решил немного передохнуть после часов, проведенных в седле, понежиться на мягких подушках, послушать пленительные мелодии, наигрываемые придворными музыкантами. Он миновал один покой за другим, направляясь в свою опочивальню, как вдруг увидел в переходе закрытую дверь, которой никогда прежде не замечал. Толкнул ее — заперто. Тогда Бахрам кликнул ключника. Тот прибежал с огромной связкой ключей, отомкнул дверь, Бахрам вошел внутрь — и обомлел: со стен на него смотрели семь портретов, исполненных с несказанным совершенством, на которых были изображены семь изумительных красавиц. Симнар, великий строитель Хаварнака, своей рукой написал эти портреты и под каждым из них обозначил, кто нарисован. Как живые смотрели со стен черноокая Фурак, прекрасная дочь индийского магараджи, изящная китайская принцесса Ягманаз, затмевавшая красой кумиров Тараза*, Назпари — царевна из Хорезма, нежная и пухленькая, словно куропаточка, славянская княжна Насренуш дивным станом и русыми косами так и приковывала взгляд, лик Азариюн — дочери шаха Магриба*, сиял ярче солнца и луны, а на светлом челе дочери румийских царей Хомай, казалось, были начертаны знаки высокой мудрости и счастья. Завершала круг Дорасти, царевна из рода Кей-Кавуса*, стройная, как пальма, величавая, словно пава, а в середине этого волшебного хоровода изображен был юный витязь — черноусый красавец в драгоценном царском поясе и венце, высокий и стройный, как кипарис, с гордым взглядом и светлым ликом. Семь красавиц устремили на него влюбленные взоры, он же ласково улыбался им в ответ. Под этой фигурой Бахрам разобрал свое имя, подошел ближе и прочел:
«В год, когда витязь достигнет расцвета сил и будет увенчан славой, он добудет себе семь царевен из семи стран света, семь несравненных и чистых жемчужин. Не мною найдены эти жемчуга, не мне они принадлежат, — я лишь вестник, исполняю волю светил небесных, и быть по сему». Такое предсказание оставил строитель замка, великий зодчий и мудрец Симнар. Бахрам ни о чем подобном никогда не задумывался, но, прочтя вещие слова, обрадовался и почувствовал страстное желание, чтобы они непременно осуществились. Он вышел из того заветного покоя и строго-настрого запретил слугам и приближенным заходить туда, пригрозил сурово наказать любого, кто посмеет ослушаться. Конечно, никто не решался нарушить шахский приказ, а сам Бахрам, едва наступал вечер и спадала дневная жара, направлялся с ключом к той двери, отпирал ее и словно в рай вступал, проводил в уединенной комнате долгие часы, созерцая изображения прекрасных кумиров. А на родине Бахрама в Иране его царственный отец Йездигерд все больше поддавался злу, творил несправедливости, вершил неправедные дела. К тому же вокруг него собрались дурные люди, лжецы и клеветники, которые злому всему потакали, а хорошему дороги не давали.
Они прослышали о доброй славе юного Бахрама и всячески старались скрыть ее от отца. Более того, неустанно плели черные козни и возводили пред Йездигердом напраслину на его единственного сына. А шаху много и не надо было: по природе своей этот государь был мрачным и злобным, более всего он о себе самом пекся и в подросшем сыне видел угрозу своему могуществу и власти, оттого и не хотел призвать его ко двору, приобщить к правлению страной. Впрочем, Бахрам о том не тужил: йеменский царь Мунзир так полюбил его, что считал подарком небес; он с охотой исполнял все желания и прихоти молодого царевича, осыпал его дорогими подарками, а главное — окружил дружбой и лаской. Оценив по достоинству ум и сердце Бахрама, он поручил ему управлять своими землями, так что тот и думать забыл об Иране. Но время шло, стал шах Йездигерд задумываться, какой срок жизни ему еще отпущен? Он собрал к себе мудрецов и мобедов, велел им в книгах посмотреть, гороскоп составить, сказать, когда и где его смерть постигнет? Глава звездочетов ему отвечал:
— Пусть не смущают государя черные мысли. Когда приблизится его время, пожелает он отправиться к священному источнику Сав, что близ славного города Туса*, там и заключен дух жизни царя. Но заранее думать о том не следует.