Неоновая библия

Кое-кто из убитых тоже начал возвращаться домой. Привозили их на станцию, прямо как почту. Где-то раз в месяц такого доставляли в долину, но за телом приходила только его родня. Никто про мертвых слишком-то и не думал. Повсюду были живые – со своими новорожденными и семействами. Наверное, мало кому хотелось размышлять о тех, кто приезжал на станцию в длинных деревянных ящиках. В общем, никто и не размышлял, кроме разве что редактора газеты, кто всегда печатал у себя что-нибудь, когда такого привозили. Женщины, не плакавшие с тех пор, как узнавали про то, что их сына, брата или мужа убили, начинали плакать сызнова, когда на станцию доставляли тела. А потом их грузили кому-нибудь в кузов и везли на кладбище на горках. Я иногда видел такие грузовики – едут по Главной улице, впереди сидит женщина, плачет, мужчина за рулем, а в кузове громыхает длинный ящик. Маленькая детвора вся разбегалась, завидев такой, потому что они их пугали. Выехав из городка, они сворачивали вверх по северному склону на кладбище. Если женщина эта была в списках у проповедника, останавливались у церкви, подбирали его, чтоб дальше с ними ехал. Потом спускались с горки где-то через час и высаживали проповедника, а женщина все еще плакала.

Папка же домой так и не вернулся. Его похоронили где-то в Италии. Маме прислали снимок того места. Только ряд за рядом белых крестов, и Мама даже не знала, какой из них Папкин. Тете Мэй пришлось снимок от нее прятать, потому что она только сидела и смотрела на него, и говорила:

– Может, этот, – и показывала, или: – А возможно, и вот этот, Мэй, – или спрашивала у Тети Мэй, какой из них, по ее мнению. Когда она не смогла эту карточку найти – очень разозлилась, и Тете Мэй пришлось снимок ей вернуть. Вскоре он уже весь обтрепался и пожелтел, кресты размазались и засалились, потому что Мама по ним пальцем возила. Когда Тетя Мэй уезжала вечером петь, я сиживал с Мамой и смотрел, как она разглядывает картинку. Она вообще не понимала, что я рядом, и просто сидела и карточку щупала, а потом переворачивала ее и смеялась, когда видела, что на обороте ничего не написано. Я знал, что пугаться мне собственной матери не стоит, но все равно боялся и ждал, чтоб домой вернулась Тетя Мэй, и надеялся, что приедет она побыстрее.

Военный завод закрылся, поэтому у Тети Мэй работы больше не осталось. Деньги она зарабатывала только по вечерам, когда оркестр выезжал играть. Она пыталась раздобыть себе работу в городке внизу, но все работы разобрали вернувшиеся мужчины. Оставалось только наняться служанкой к богатеям, жившим на улице к северу, но такой работы Тете Мэй не хотелось. Если б она на такую устроилась, все цветные девушки стали бы звать ее белой швалью, поэтому она и сидела дома, пока я был в школе, и помогала Маме, у которой теперь, похоже, как-то не очень уже все получалось. Начинала Мама уборку, а потом сходит к себе, достанет карточку, сядет и смотрит на нее, или же еда у нее пригорает, когда она попробует готовить, а она даже горелого не чует, чтоб с плиты снять. Однажды Тетя Мэй велела ей пойти сесть на крыльце, пока она в доме поработает. Возвращаюсь я в тот день домой из школы, а Тетя Мэй – мне навстречу по тропке, у самой глаза шальные. Я перепугался, когда ее увидел, и не понимал, что стряслось. Она схватила меня за плечи и сказала, что велела Маме пойти посидеть на крылечке, а теперь не может ее нигде отыскать. Тут такое странное ощущение у меня по ногам пробежало и остановилось, как всегда бывает, если мне страшно. Тете Мэй я сказал, что на тропке ее не встретил. Мы вернулись в дом и везде ее искали, но нигде найти не могли. Уже темнело. Дома Мамы нигде не было, и я подался на горку – пройтись и подумать, где еще она может быть. И двинулся через старую Папкину росчисть. Сосны там уже отличные вымахали. И в них уже так хорошо засумерело. Я остановился и огляделся – показалось, от подножия одной что-то доносится. А там Мама землю копает. Подняла голову и увидела меня, потом опять к сосне повернулась и улыбается.

– Ой, Дэвид, смотри, какая капуста у твоего отца большая выросла! Нипочем бы не подумала, что овощи во всей этой глине хоть как-то вырастут, а ты гляди-ка. Большую, большую капусту вырастил твой папка.

Теперь Тетя Мэй вставала по утрам и готовила мне обед в школу. Стряпать она уже научилась получше, и удавалось ей неплохо. Когда я уходил, она одевала Маму и выпускала ее гулять на улицу.