Неоновая библия

Казалось, мы только пустились в путь, но не успел я оглянуться, как шлак уже захрустел под нашими ногами, и я понял, что мы вошли к нам на передний двор. Тетя Мэй остановилась у калитки передохнуть. Я какое-то время подождал с нею вместе, а затем поднялся на крыльцо посмотреть, как там Мама. Поздно уже, может, Флора ее в постель уложила. Дойдя до двери, я увидел, что она открыта. Интересно, зачем Флора это сделала. Я слышал, как Мама на кухне разговаривает, но никто другой ей не отвечал. Я встал на крыльце и подождал Тетю Мэй, а когда увидел, что отдыхать у калитки она собралась долго, позвал ее, пусть быстрее в дом заходит. Она медленно прошла по шлаку, обмахиваясь своей большой шляпой. Поднявшись ко мне на крыльцо, увидела открытую дверь и посмотрела на меня, а я ей сказал, что так и было. Она сказала, что Флора, наверное, с ума сошла дверь так нараспашку оставлять, сколько всего на горках бродит, что может и в дом забежать. Мама на кухне заговорила громче. Мы оба ее услышали.

Тетя Мэй вошла и швырнула шляпу на стул в парадной комнате, пока я закрывал дверь. Повернулась и сказала мне, что Флоре давно следовало Маму уложить. Единственный голос, что я слышал из кухни, по-прежнему был Мамин. Она кому-то отвечала, похоже, только другого человека я не слышал. Тетя Мэй уже была в кухне, когда я туда вошел, и я услышал, как она спрашивает у Мамы, где Флора. Мама сидела за столом и смотрела на карточку с белыми крестами. Тетя Мэй спросила у нее опять. Мама как будто удивилась, заметив Тетю Мэй.

– Флора? Ах да. Она мне сказала, что я с ума сошла, Мэй. Прямо мне в лицо. Ты можешь себе представить? Прямо мне в лицо. Она тут и полчаса не пробыла. А я тут сижу жду, когда вы вернетесь. Да, Флора тут не пробыла и полчаса.

Тетя Мэй сколько-то смотрела на Маму, и я видел, до чего усталые на самом деле у нее глаза. Потом она посмотрела на меня. И мы с нею так и стояли под единственной электрической лампочкой и смотрели друг на дружку, и ничего не говорили.

Семь

Я знал, что в старшие классы учиться не пойду, поэтому устроился на работу в городке. В аптечную лавку, и платили мне чуть ли не двадцать долларов в неделю. Я доставлял товар и стоял за прилавком, продавал всякое. Повезло, что работа мне вообще досталась, потому что она была совсем неплохая. Тетя Мэй за меня радовалась. Днем она сидела с Мамой, но хлопот у нее было немного. А по вечерам Клайд забирал ее ездить с оркестром. Вот только большинство народу у нас в долине их уже слышали, и теперь их мало куда приглашали играть. А если приглашали, то обычно куда-нибудь дальше столицы, где их не знали. Потом Тетя Мэй возвращалась почти в четыре утра, и я не понимал, действительно ли так долго ехать обратно или же Клайд по дороге опять останавливался. Тетя Мэй, мне казалось, очень устает. Если б нам деньги не нужны были, я б ни за что не отпускал ее с ним на работу. Мы и так не слишком много за это выручали.

А Флора по всему городку растрезвонила про Маму. Тетя Мэй сказала, что сразу совершила ошибку, когда позвала ее тем вечером в дом за нею приглядывать. Я-то понимал, что если Флора китайцев не любит, ей вряд ли понравится, какая сейчас Мама. Никто в городке и не знал бы об этом, если б не Флора. Мама все равно больше в городок не спускалась, да и к нам домой никто не ходил – только Клайд время от времени, но он всегда был занят одной Тетей Мэй, а больше ни на кого не обращал внимания. Многим в городке стало любопытно, что там такое на горке у нас с Мамой творится. У нас в долине больше никто странно себя не вел, за исключением Мистера Фарни, но у него все по-другому. Люди начали у нас вокруг дома шнырять, пока мы не повесили табличку «Посторонним вход воспрещен». Любопытства у них это не уняло, но хоть держаться стали подальше.

Вернувшись вечером из аптечной лавки, я обычно шел за дом на росчисть повидать Маму. Сосновый подрост уже вытянулся, ни за что не подумаешь, что когда-то этот участок расчищали. Иногда под соснами скакали кролики, а по стволам вверх и вниз бегали белки. Мама обычно сидела на земле под деревьями и глядела вверх им на ветки. Я тоже садился и немного с нею разговаривал, только теперь из нее мало что можно было вытянуть. Она просто на меня смотрела, как будто витала где-то далеко, и улыбалась. Она всему теперь улыбалась, что б я ни сказал, поэтому я вскорости перестал с нею разговаривать, и мы просто сидели среди сосенок и смотрели, как солнце садится и все темнеет. Потом к нам выходила Тетя Мэй и тоже немного сидела. После этого мы шли в дом ужинать. Тетя Мэй поднималась к себе и готовилась теми вечерами, когда у нее бывала работа, а я сидел с Мамой на кухне и слушал радио. Мама радио слушала лучше, чем Тетю Мэй или меня. Следила за всеми передачами и порой говорила, пока они шли:

– Только послушай, что он несет, – или: – Как ты считаешь, кто убил, Дэвид? – На кого б я ни сказал, она отвечала: – Нет, мне кажется, ты ошибся. – А когда выбранный мной оказывался нужным, она говорила: – Ох, с ним они обознались.