Неоновая библия

Однажды вечером, когда я опять вышел на росчисть, она встала с земли, взяла меня за руку, показала на сосны, что там росли, и сказала:

– Видишь, как растут? Они твоего папки.

А потом вывела меня на передний двор, и мы с нею встали на шлаке, а она обвела рукой все горки вокруг.

– Видишь, как растут? – Я посмотрел на тысячи сосен по всей нашей долине. – Из семечка, которое твой папка посеял, они повсюду разрослись, но я первая заметила, как они на росчисти всходят. Я их первой увидела.

Работать в аптечной лавке мне нравилось. Мистер Уильямз, который ею владел, дал мне работу в основном потому, что слышал о Маме. В общем, я так считал. Он в этом отношении был славный, всегда старался помочь людям, кому нужно. С тех, кто жил на улице к северу от городка, брал много, а кое-кому победнее давал в долг чуть ли не на год. Это я знаю, потому что доставлял все, чем он торговал. Жившие на улице к северу на высокие цены ни словом не жаловались, а бедные счастливы были получать в кредит, а стало быть, наверное, это ничего.

Не знаешь, сколько народу встретишь, когда доставляешь товар из аптечной лавки – да, наверное, если доставляешь откуда угодно. Там всякие бывали. Женщины, потерявшие мужей в войну, заказывали что-нибудь вроде «Клинекса», лосьона для рук и мыла «Камэй». Не знаю, почему, но я почти всегда им такое доставлял. Они все еще были тихие, но никто уже не плакал. Всегда говорили:

– Спасибо, сынок, – и, кажется, даже не понимали, что я стою перед ними.

Домой Мистеру Фарни я, конечно, тоже доставлял. Он заказывал дорогие мужские пудры и штуки после бритья, которыми у нас в городке больше никто не пользовался. Мистер Уильямз заказывал их у компании специально для Мистера Фарни и другого мужчины, с кем тот жил, – который музыку преподавал. В аптечную лавку они часто сами заходили, потому что им нравилось все рассматривать, даже женское. Если кто-нибудь что-нибудь видел, говорил, бывало:

– Ох, иди сюда посмотри. Ну не бесценно ли.

Мистер Фарни обычно справлялся о Маме и говорил, что это «трагично», отчего мне становилось скверно. Но я понимал, что Мистер Фарни не знает, что мне от этого так. Знай он, что мне от этого скверно, он бы так не говорил. Казалось, Мистер Фарни знает, когда что-нибудь говорит, от чего тебе плохо или злишься. После этого он обычно такой:

– Ох, ну посмотрите на меня. Поглядите, что я натворил. Сумеете ли вы когда-нибудь меня простить? – И кусал себе ногти или мял лицо.

Одну женщину, кому я доставлял, звали Мисс А. Скоувер. У нее, во всяком случае, это имя значилось на дверном звонке. Ее саму я и раньше видел – она работала на почте, продавала марки. Дом у нее был из тех новых, какие строили на горках. Она жила, насколько я знал, совсем одна, если не считать целой уймы кошек, которые сидели на крыльце и заходили в дом, когда она открывала переднюю дверь. Иногда она и к двери подходила с какой-нибудь на руках. Целовала ее за ушами, дула ей в шерстку и говорила:

– Мы идем на улочку, детка. На улочку, на улочку.

Ей и сорока еще не было. Не поседела, но лицо у нее было худое, с морщинистой такой шеей и длинным носом. Когда б я к ней ни пришел, она открывала мне дверь в халате. Непонятно мне такое было. Ни одна другая женщина городка в халате к дверям не выходила. Я вручал ей то, что она заказывала, а она говорила:

– Зайди, мальчик, пока я достану деньги.

В первый раз я зашел, так она свой кошелек пять минут искала. Я крикнул ей в ту комнату, куда она ушла, что мне нужно возвращаться в лавку. Немного погодя она вышла с деньгами и на меня уставилась. Я вытянул руку, но деньги мне она не отдала. Спросила, сколько мне лет, а я ответил, что пятнадцать. Тогда она спросила, доставляем ли мы по вечерам. Я ответил, что да, по вторникам и четвергам. Она ничего на это не сказала, только отдала мне деньги, и я ушел. Тем же вечером я рассказал об этом Тете Мэй. Она поглядела на меня, широко раскрыв глаза, и велела больше никогда не заходить в тот дом.

Неделю спустя Мисс Скоувер позвонила во вторник вечером и кое-что себе заказала. В лавке трубку снял я. А услышав ее голос, повесил. Она позвонила чуть погодя, и тут уж ответил сам Мистер Уильямз. Я слышал, как он говорит, что не понимает, что произошло, простите, наверное телефонистка виновата. Дал мне заказ, и я помчался, не успел он сказать мне адрес. Только дошел до двери, как он меня окликнул и спросил, знаю ли я, куда ехать. Я остановился, подумал и сказал, что нет, не знаю. Он крикнул мне адрес, который я знал назубок, и вместе с ним фамилию.