Неоновая библия

Чуть погодя в лавку вошел Мистер Уильямз с рецептом. Отдал ей лекарство и что-то сказал насчет того, когда принимать, а я тем временем пробивал его на кассе. Я стоял рядом с Мистером Уильямзом и слушал, что он ей говорит, – и тут заметил такое, чего раньше не замечал: я выше Мистера Уильямза. Я бросил взгляд на девочку. Она смотрела на Мистера Уильямза, но вдруг ни с того ни с сего взяла и посмотрела на меня, и я вновь увидел ее глаза.

После того первого дня я ее часто видал у нас в лавке. Она читала журналы и комиксы, пока Мистер Уильямз готовил по рецептам средства для ее дедушки. Иногда приходила в шортах, и я видел, что ноги у нее еще белее всего остального тела, особенно возле бедра. А коленки вовсе не ободраны, как у других девчонок у нас в долине – у тех они жесткие и серые с виду. У Джо-Линн же они мягкие, белые и всего с одной морщинкой на них.

Ходила так она к нам с месяц, а потом однажды я с нею заговорил. Хотя начала-то как раз она. Я сидел за стойкой, глядел на нее.

– У вас есть «Современная романтика»[25] за этот месяц? – Она просматривала журналы.

Я вышел из-за стойки и приблизился к полке. Начал было ей говорить, что поищу для нее, но голос у меня зазвучал как-то странно, поэтому я умолк и откашлялся. Она посмотрела на меня.

– Я спросила, у вас есть «Современная романтика» за этот месяц.

– Да, я понял. Не знаю, есть она у нас или нет, но поищу.

Я начал перебирать журналы, а она произнесла:

– Спасибо.

Когда б ни смотрели на меня сзади, я, похоже, это понимаю, и теперь я знал, что она на меня смотрит.

– Вы здесь все время работаете?

Рукою она оперлась на полку возле моей головы, и я разглядывал, какая рука у нее белая.

– Да, всё. Пока лавка открыта, все время, и прихожу еще на полчаса раньше.

– А вам сколько лет? Где-то девятнадцать?

Я перестал рыться в пачке журналов. Повернулся и глянул на нее. Стал было говорить ей, что мы с ней примерно сверстники, но подумал, каким я стал дылдой, – и не сумел удержаться и не посмотреть ей в глаза.

– Да, где-то так. Девятнадцать с половиной.

Сколько-то мы смотрели друг на дружку и ничего не говорили. Потом она опять перевела взгляд на кипу журналов. Я отвернулся и вновь принялся в них копаться. После этого она молчала, зато я заговорил.

– А вы не из нашей долины, верно?

– Да, моя мама сюда приехала за своим папой ухаживать, за Дедулей. Ему неможется. Если пойдет на поправку, мы опять домой уедем – в Спрингхилл.

– Вы оттуда, что ли?

– Да. Вы бывали?

– Нет, я ни разу не уезжал из нашей долины.

– Ну, если куда и уедете, туда не надо. Здесь красивее.

Я удивился, что кто-то говорит, мол, долина у нас красивая. Особо о ней не задумывался, но я был счастлив разговаривать с этой девчонкой, а потому соглашался со всем, что бы она ни сказала.

Мистер Уильямз приготовил ей рецепт, не успел я найти журнал, поэтому она расплатилась и ушла. Мистер Уильямз скрылся в другой комнате. Через несколько секунд передняя дверь вновь открылась, и девчонка сунула внутрь голову.

– Я забыла сказать вам до свидания.

– О, до свидания.

– До свидания. Я еще зайду, если Дедуле понадобится новый рецепт.

Она улыбнулась и закрыла дверь. Я тоже улыбнулся – и еще улыбался, когда снова вошел Мистер Уильямз. Спросил меня, что это я улыбаюсь, но я ему ничего не ответил.

После этого я про нее все время думал. Когда по вечерам мы с Мамой слушали радио, я не слышал, что они там говорят, а если она у меня что-то спрашивала о передаче, я обычно не мог ей ничего сказать. Наконец она сообщила Тете Мэй, что стала мне совсем безразлична, и заплакала, и положила голову на кухонный стол. Я не знал, что ответить Тете Мэй, но она не стала по этому поводу поднимать шум, поскольку знала, какая сейчас Мама.

Несколько вечеров спустя мы с Тетей Мэй сидели на крыльце. Мама уже спала наверху. Тот вечер был из тех, когда Тетя Мэй не уезжала никуда с Клайдом. Мы с нею не оставались наедине уже долго, и мне хотелось поговорить. И вот мы сидели и беседовали обо всем – почти что. Городок наш рос, и мы сейчас разговаривали как раз об этом.

По всем гребням горок, где всего лишь год назад росли сосны, теперь строили дома. Некоторые – большие, но в основном – совсем маленькие, похожие на ящики. Все ветераны обзавелись нынче детьми, так что не могли больше жить со своей родней в самом городке и переселялись на горки. Некоторые даже начинали строить у подножия нашей. Когда я спускался по тропке в магазин, видно было, что закладывают маленькие фундаменты невдалеке от улицы, которую там теперь прокладывали. Но наша горка-то не застраивалась так быстро, как некоторые другие. Слишком крутой склон, чтоб на нем хорошо строить, да и глины полно, говорили. Я этим был очень доволен. Мы прожили на этой горке так долго, что мне совсем не улыбалось видеть на ней кучу таких домиков. Интересно, думал я, что с ними станет внизу у подножия, когда хлынет хороший ливень. Вот где глина по-настоящему мягкая, где вода задерживается, когда стекает оттуда, где живем мы.