Неоновая библия

Мы сели на ступеньки одного такого домика. Все пахло свежесрубленной сосной, сырой древесиной и штукатуркой – этот чудной сухой запах штукатурки, какой, думаешь, тебя задушит. Сосны тут почти все расчистили, и повсюду вокруг нас торчали буреющие пни, что прочесывали ветерок, дувший нам в волосы.

Джо-Линн притихла. Ветерок шевелил ей волосы, и я слышал, как она вдыхает крепкий сосновый воздух. Я обхватил ее рукой. Она подняла на меня взгляд, и я рассмотрел ее влажные багровые губы даже в темноте. На влаге их я видел блики лунного света, а между ними – морщинки тьмы. Смотрела на меня она иначе – так я ни разу не замечал, чтоб она смотрела, и я понял, что́ нужно сделать. Я поцеловал ее.

Восемь

Потом Джо-Линн уехала. Ее дедушка поправился, и мать сказала, что можно возвращаться в Спрингхилл. Помню тот день, когда она пришла в лавку и сообщила мне об этом. Как раз тогда Мистер Уильямз в очередной раз куда-то ушел, а я переставлял под прилавком бутылки шампуня, стараясь прибраться. Услышал, как закрылась дверь, шаги по старым плиткам пола. Как бы такая плещущая походка, и только один человек из всех моих знакомых так ходил. Я выпрямился и увидел Джо-Линн – она озиралась, искала меня.

Увидев, какое у нее лицо, я понял: что-то не так. Но она не стала ждать, а просто взяла и сразу вывалила, что они с матерью собираются уехать. Я ей не ответил. Когда со мной что-нибудь подобное случается, я просто не говорю. Не знаю, что сказать. Я просто посмотрел на полку рядом и немного подумал ни о чем. Взгляд мой некоторое время читал надпись на какой-то этикетке. Потом я услышал, что Джо-Линн снова что-то говорит. Я удивился, что она так – как будто тут что-то обыкновенное, о чем можно поговорить, вроде погоды или новых домов на горках. Мне на ум пришел тот вечер среди новых домиков, когда губы у нее багровые были, а луна сияла на их влаге, и я видел на них морщинки тоньше булавки.

Когда она договорила, я сообразил, что она уезжает на поезде завтра. Я вышел из-за стойки и схватил ее за руку, но сейчас все было не так, как в тот другой вечер, когда моей ладони стало так жарко, что вся она вспотела. Мне в лицо Джо-Линн не смотрела. Глаза ее глядели куда-то вбок, и она рассматривала людей на улице, проходивших мимо большого листового стекла витрины, даже не думая о том, что творится внутри аптечной лавки. Я надеялся, что никто не зайдет, потому что мне хотелось с нею поговорить, когда я буду готов и смогу придумать, что сказать.

Она выпростала руку и сказала, что, ну, сказала все, что было сказать. Мне оно показалось чем-то из кино – такое произносят по вечерам в пятницу в этих дешевых киношках с актерами, о которых не слышал ни разу. Я снова схватил ее за руку, увидев, что она собирается уйти. Спросил у нее, приедет ли она к нам в городок еще или можно мне писать ей домой письма. Она отвернулась от окна, посмотрела на меня и сказала, что, возможно, еще раз сюда приедет. Я спросил, когда.

– Не знаю. Может, если дедушка опять заболеет, – ответила она и снова постаралась выпростать руку, но я удержал.

– Ну а куда мне тебе можно писать? У меня тут бумажка есть. Давай запишу.

– Нет, Мама не потерпит, если я стану получать письма от какого-то мальчика. Да что с тобой вообще такое? Мы всего раз вышли с тобой погулять. Отпусти мою руку. Ты себя ведешь так, как будто вообще ни с какими девчонками не знаком. Я вижу…

– Я не знаком ни с какими девчонками, вот правда. Ты единственная, кого я знаю. Я не…

– Ой, да тише ты. И отпусти меня. Ты говоришь так, будто хочешь жениться.

– Мы б могли жениться, Джо-Линн. Нас штат распишет. Тебе почти семнадцать, а я взрослый…

Свободной рукой Джо-Линн стукнула меня по лицу. Сама она вся покраснела, а глаза у нее были дикие, и я увидел, что пугаю ее, поэтому я ее отпустил. Она упала на плитки пола, и я дернулся было ее поднять, но она выскочила за дверь, не успел я даже над нею нагнуться. Она плакала и кричала, что я чокнутый, когда хлопала дверью. Я наблюдал за нею в окно, пока она бежала по Главной, волосы растрепаны. Потом мимо витрины прошла женщина и посмотрела на меня пристально. Я не понял, почему она не уходит. Она показала себе на щеку, но я ее не понял, поэтому сделал шаг от окна и прошел мимо зеркала. А увидев свое лицо, понял, на что она показывала. Из моей щеки начинала кровь течь – из впадинки, куда меня ударили.

Я забежал за стойку – туда, где Мистер Уильямз держал в коробке бинты, вытащил клочок марли и прижал к щеке, где остались царапинки от ее ногтей. Лицо горело. Я чувствовал, как глаза у меня бьются в веки, словно хотят выскочить наружу, а волосы – как вата, которую хотелось выдрать, чтобы стало прохладнее.