Неоновая Библия

Однако пение раззадорило хулиганов, и теперь они принялись рассказывать шутки и читать стихи, которые можно было произносить только шёпотом. Никто из девочек не смеялся, потому что это было бы нехорошо, ведь только очень плохие девочки смеются над такими вещами. Но одна девочка, по имени Ева, хоть и не смеялась, но хихикала. Остальные девочки поглядывали на неё и, наверное, дома рассказали про неё матерям. Шофёр впереди хохотал над их шутками. Мисс Мур улыбнулась ему. Наверное, она подумала: как хорошо, что у этого пожилого человека такой весёлый нрав. Я не знал, что и думать о хулиганах. Кое-что из того, что они говорили, было и правда смешно, но я не знал, прилично ли смеяться, так что я, как и девочки, глядел прямо перед собой и делал вид, что не слышу. Потом они начали рассказывать о мисс Мур такое, что просто в голове не укладывалось. Может, она и была не больно-то умна, но всё же очень славная.

У здания суда стояла статуя голой женщины с большой вазой в руках. Хулиганы окружили статую, смеялись и показывали пальцами. Мисс Мур и все мы даже не взглянули на неё, проходя мимо, но мне удалось её неплохо рассмотреть, немного скосив глаза. Мисс Мур не стала возвращаться за отставшими, и какой-то служащий велел им уходить. Однако, кроме статуи, смотреть было особо не на что. Потом мы сидели в зале суда и слушали, как судья отчитывает цветного парня, который увёл у кого-то мула. Потом судили ещё какого-то пьяного — и всё.

Мы расселись на траве перед зданием суда и развернули свои бутерброды, а мисс Мур спросила, как нам понравилось, и мы сказали «нормально». Само здание было очень-очень старое, а на самом верху там были окна с цветными стёклами. Пока мы ели, хулиганы забрались туда и показывали из окон всякие жесты. Мисс Мур их не видела, потому что сидела к зданию спиной. Если бы она повернулась и увидела их там наверху, она бы, наверное, выгнала их из школы. Все знали, что это за жесты, и девочки стали внимательно вглядываться в траву, притворяясь, что ищут клевер. Мисс Мур, глядя на них, тоже принялась искать клевер. Потом я увидел, как к хулиганам подошёл какой-то человек и оттащил их от окна. Примерно через неделю после того, как мы вернулись из поездки, судья из окружного центра написал мисс Мур письмо о том, как плохо мы вели себя в здании суда, и она прочитала письмо вслух перед классом. Мисс Мур не поняла, о чём это он, рассердилась и написала ему ответ — мы все помогали его сочинять, особенно старались хулиганы, — там говорилось, что судья, должно быть, перепутал нашу школу с какой-то другой.

Когда пришла весна, я заканчивал шестой класс. В конце года мы должны были ставить пьесу, которую написала сама мисс Мур. В день первой репетиции мы задержались в школе до пяти часов. Над долиной стоял тёплый вечер, такой же, как все весенние вечера. Сады по всему городу были полны цветов. На зелёной траве во дворах высыпали одуванчики. По улицам блуждал тёплый ветерок, и с ним долетал с холмов слабый запах сосен.

Весной красивее всего было на холмах. Вдоль тропинки начали появляться дикие цветы. Если зимой лежал снег, то по весне земля становилась сырой и тёплой. В этом году снега было много и было нелегко спускаться по тропинке в школу, но теперь об этом напоминала только влажная грязь. Сосны, казалось, никогда ещё не были такими зелёными. В тёплом воздухе отчётливо пахло хвоей — здесь этот запах был намного сильнее, чем в городе. И все птицы вернулись домой, они чирикали и перелетали с сосны на сосну, пикировали к земле и снова взлетали. Иногда я замечал на тропинке разбитое яйцо, выпавшее из гнезда на сосне, и думал, какая хорошая из него вылупилась бы птица. Случалось, что и маленький птенец выпадал из гнезда и я находил его синеватый трупик. Мне не нравилось смотреть на мёртвых животных. Я никогда не охотился, в отличие от многих жителей долины. Некоторые из них стреляли по птицам, просто чтобы испытать свою меткость.

Весной я радовался, что мы живем на холме. Всё кругом приходило в движение. Ветер раскачивал сосны, дикие зверьки играли в траве и низком кустарнике. Иногда кролик пробегал по шлаку через наш двор. Тем вечером всё кругом было в движении. И казалось, что я не один на тропинке. При каждом моём шаге где-то что-то шевелилось. В грязи виднелись норки, проделанные червями, и ещё норы побольше — наверное, жучиные. Я думал, каково это — жить в грязи, когда всякий раз в дождь мимо тебя течёт вода и твой дом в любую секунду может обрушиться, если на него наступят, или кто-нибудь заткнёт выход и ты не сможешь выбраться. Я думал, что будет с жуком, если ему случится там застрять, и умирают ли они от голода. И каково это вообще — умереть от голода.

Впереди, на холме, среди шлака стоял наш дом, большая деревянная некрашеная коробка. Он казался частью холма: бурый, как ствол сосны, с зеленоватой плесенью на крыше. Только белые занавески в окне спальни тёти Мэй и розовое женское бельё, сохнущее на ставнях, выдавали, что в доме кто-то живёт.