– Подожди! Тебе еще не назначили место для ночлега. Я думаю, что они уже начали размещать людей на тюфяках в трапезной. Анна, ты действительно выглядишь так, будто тебе стоит присесть.
Не обращая на него внимания, я огляделась вокруг. Те беженцы, что были в силах, получали мелкие поручения, помогая больным: носили одеяла, раздавали миски с похлебкой. В этом монастыре оказалось слишком много посторонних, чтобы сестры могли за всеми уследить. Их внимание будет разделено между размещением беженцев и уходом за погибшими в городе. Если бы я выглядела так, словно знаю, что делаю, хотя это несложно изобразить, сестры, вероятно, оставили бы меня в покое.
Кроме того, я не могла спать в трапезной. Мне вспомнилось, как многолюдно бывало в Наймсе, когда мы размещали у себя послушниц на аттестацию. В окружении людей будет совершенно невозможно поговорить с Восставшим, да и в конце концов кто-нибудь заметит, что я так и не сняла перчатки. Кроме того, дело в самом по себе пребывании среди людей.
Ко мне подбежал Чарльз.
– Анна…
– Как матушка Долорес может так говорить о Божественной? – спросила я, пытаясь отвлечь его.
Настоятельница занимала гораздо более высокое положение, нежели пара лекторов, но вызов Божественной граничил со святотатством.
Он бросил на меня испытующий взгляд.
– Мне, вероятно, не стоит тебе говорить, но происходящее теперь известно каждому человеку в городе, так что это не такой уж и большой секрет. Матушку Долорес почти избрали Божественной четыре года назад. Ее Святейшество стала Божественной только потому, что матушка Долорес отказалась сама.
Я удивленно замолчала, размышляя о том, что мне было известно о Священном Собрании в Шантлере, в обязанности которого входило избрание новых Божественных после того, как старые умирали.
– Разве решение Собрания не является обязательным к исполнению?
– Так задумывалось. – Он ухмыльнулся. – Эта история легендарна. Матушка Долорес обвела Совет вокруг пальца, отрекшись от сана священника и присоединившись к Серым Сестрам. Только так она могла пойти наперекор голосованию и продолжать заниматься врачеванием…
Чарльз прервался. Он остановился на середине дорожки и начал быстро отцеплять перевязь с мечом. Пока я с недоумением наблюдала, солдат сунул все это мне в руки – пояс, ножны и все остальное.
– Спрячь, – приказал он и поспешно кивнул в знак одобрения, когда я с сомнением убрала меч за спину.
С соседней крыши с резким вскриком взлетели вороны. Их потревожила огромная фигура, поднимающаяся из тени здания. Кто-то вскрикнул от страха, когда фигура неуклюже шагнула на свет, обнажив огромное, мускулистое тело, перемотанное бинтами. Это был самый крупный человек, которого я когда-либо видела, размером почти с Расколотого. Его странные пустые глаза немигающе смотрели на меня и Чарльза.
– Не бойся, он не причинит тебе вреда, – заверил мой спутник, а затем приблизился к огромному мужчине и предложил ему руку в качестве поддержки. – Жан, все хорошо. Меча больше нет. Жан? Это я, Чарльз. Твой друг.
Его увещевания, казалось, были безразличны гиганту, который продолжал идти вперед, волоча за собой Чарльза. Набухшие пятна скверны, темные на фоне бледной кожи, искажали и без того уродливые черты его лица: маленькие глаза, тяжелую челюсть, нос, сплющенный из-за плохо зажившего перелома. Он был настолько высок, что, когда приблизился, мне пришлось запрокинуть голову, чтобы продолжить смотреть на него.
– Я обещаю, он не причинит тебе вреда. – Теперь в голосе Чарльза звучало отчаяние. Он судорожно огляделся по сторонам, и, когда его взгляд остановился на моем лице, его осенило понимание. – Я думаю, это из-за крови. Жан? Ты можешь успокоиться. Ей не больно.
Мужчина – Жан – никак не показал, что понял слова Чарльза. Его суровые, дикие глаза по-прежнему немигающе смотрели на меня. Разглядев его вблизи, я поняла, что по возрасту он был близок к нам с Чарльзом; только внушительные пропорции заставляли его казаться старше. А еще стало очевидно, по крайней мере для меня, что в его взгляде не было злости или угрозы. В нем были видения.
Я вытерла нос рукавом.
– Посмотри, – сказала я ему. – Это всего лишь кровь из носа. Она уже остановилась. Видишь?
Выражение лица Жана не изменилось, но широкие плечи немного расслабились. Судя по благодарности в глазах Чарльза, я догадалась, что обычно люди реагируют не так. Исходя из личного опыта, обычное поведение, вероятно, включало в себя крики.
– Он солдат? – спросила я.
Мой собеседник замешкался.
– Он был одержим во время вчерашней битвы, – негромко произнес Чарльз. – Он… причинил вред многим людям. Нашему другу Роланду…
Ему не нужно было заканчивать. Один взгляд на эту громадину дал понять, что Роланд не выжил.
–