Неопалимая

Я откинула одеяло и завозилась со своей одеждой, неуклюже приподнимая горловину сорочки – это все, что на мне оказалось надето; тунику и плащ у меня забрали. Как и реликварий. Я уставилась на неприкрытое пятно на своей груди, а затем снова подняла глаза на Маргариту.

Она замолчала, наблюдая за мной. Должно быть, что-то увидела в моих глазах, потому как быстро предупредила низким голосом, дрожащим от страха:

– Если ты нападешь на меня, я закричу.

Я не была уверена, что хуже – потеря реликвии святой Евгении или необходимость объясняться с Маргаритой.

– Ты можешь опустить амулет, – смирившись, промолвила я. – Я не одержима.

Она медленно покачала головой.

– Все видели тебя после битвы в часовне. Сестры оттащили тебя прочь кричащую. Ты укусила сестру Люсинду.

– Ах, сладкие воспоминания, – прошипел Восставший.

Я совсем не помнила этого.

– Тогда почему ты не сообщила обо мне матушке Долорес?

Она прикусила губу. Затем снова бросила взгляд в коридор, но не раньше, чем я заметила промелькнувшую на ее лице неуверенность.

– Я… Все говорят о тебе. О битве. Все те люди, которых ты спасла… И меня ты тоже спасла, в часовне. Но я еще не приняла решение, – поспешно добавила Маргарита. – Даже если ты не одержима, то все равно опасна.

По крайней мере, в этом она была права.

– Верни реликварий.

– Нет.

Отвести в этот момент взгляд было с ее стороны большой ошибкой. Я вскочила с матраса и зажала ей рот перевязанной рукой, прежде чем она успела закричать. Подцепила другой кожаный ремешок, висевший у нее на шее, и потянула до тех пор, пока он не лопнул.

– Осторожно, – с тревогой произнес Восставший, но кроме амулета, отскочившего на камни с мягким звоном, больше ничего не выпало. Реликвария на Маргарите не было.

Она дрожала в моей хватке, делая короткие, быстрые вдохи, словно испуганный кролик. Я дождалась, когда она посмотрит мне в глаза, а затем убрала руку, чтобы та смогла говорить.

– У меня его нет. – Сквозь страх в ее голосе сквозила решимость. – Я его спрятала. Там, где никто не найдет.

Мне не стоило вставать. Лазарет вокруг тошнотворно накренился. Я отступила назад и добралась до тюфяка как раз в тот момент, когда ноги отказали и я обмякла на нем жалкой кучкой. Оставалось смиренно признать, что даже если бы я и нашла реликварий, припрятанный где-то еще на Маргарите, у меня не хватило бы сил отобрать его.

Она странно смотрела на меня. Спустя мгновение я поняла, что Маргарита никогда раньше не видела меня в подобном состоянии. Когда мне было плохо в монастыре, я всегда уходила и пряталась в конюшне, до тех пор пока болезнь не отступала. Вероятно, это создавало впечатление, что я никогда не болела. Скорее всего, она даже не представляла, что такое возможно.

Маргарита замешкалась, а затем произнесла:

– Знаешь, ты была очень больна. Если бы тот солдат не нашел тебя, ты могла умереть.

Я не хотела разговаривать об этом.

– Что ты делаешь в Бонсанте?

Мой разум заполонили ужасные предположения: новые одержимые, нападающие на Наймс, горящая часовня, убегающие сестры.

Она нахмурилась.

– Сбежала, очевидно же.

Я уставилась на нее, потеряв дар речи.

Она слегка покраснела.

– Я же сказала тебе, что лучше умру, чем останусь в Наймсе!

– Не думала, что ты это серьезно.

Ее лицо ожесточилось.

– Да, верно. Никто никогда не думает, что я серьезно. Все уверены, что я просто глупая, несмышленая девчонка без единой полезной мысли в голове. Что ж, знай, я планировала побег несколько недель. Никто из монахинь не заметил. И ты не замечала, хотя жила со мной. Они, наверное, даже не поняли, что меня нет.

– Конечно, поняли. Ты не думаешь так на самом деле.

Но, видя выражение ее лица, я не была бы в этом уверена. Мне стало интересно, сказала ли она об этом Франсин. Казалось, она рассказывает Франсин все; никогда бы не подумала, что Маргарита способна хранить секреты.

– Ты могла стать одержимой.

– Тоже мне новость. В любом случае, я позаботилась об этом.

Разумеется. Она обхватила себя руками и посмотрела в сторону, потирая предплечья, словно смывая мои прикосновения. Маргарита все еще следила за коридором.

Здешние сестры не знали, что она послушница.

– Ты боишься, что я могу кому-то рассказать о твоем побеге, – поняла я.

Она повернулась ко мне. Яростный взгляд ее голубых глаз напомнил о том дне, когда я вернулась в нашу комнату и обнаружила разбросанные по полу письма ее тети.

– Они не могут отправить меня обратно в Наймс, – заявила она, и у нее навернулись гневные слезы. – Не могут.

Я не была уверена, что смогу выдержать, наблюдая за тем, как плачет Маргарита.

– И не думала выдавать тебя. – Успокоенной она не выглядела, поэтому я добавила, понадеявшись, что это окажется более убедительным: – Я не смогу сделать этого, не объяснив, откуда знаю тебя, и тогда меня тоже поймают.

Это, кажется, до нее дошло. Я увидела, как она нахмурилась и вытерла глаза рукавом. Если Маргарита так боялась, что ее отправят домой, то зачем рисковала своим прикрытием, чтобы помочь мне, когда могла просто наблюдать, как меня забирает Круг? Я не понимала.