Читаем Неосознанное стремление (СИ) полностью

Джен кивнула головой и тепло улыбнулась.

-Давай ужинать.

Уже поздно вечером, когда Джен уснула на своей половине кровати после неторопливых умиротворяющих ласк, Том вытащил из тумбочки сложенное в несколько раз прощальное письмо матери.

Он уткнул глаза в зачитанный текст, чтобы восстановить детали в памяти перед завтрашней встречей.

« Я пишу не для того, чтобы попрощаться. Надеюсь, у нас будет возможность сказать друг другу последние слова, и умирать я буду, чувствуя, как ты крепко сжимаешь мою ладонь.

Это письмо преследует совсем другие цели. Но прежде, чем преступить к изложению голых фактов, хочу заранее попросить прощения. Я молчала до самого конца, надеюсь, ты понимаешь мои мотивы, но оправдываться я не собираюсь. Просто хочу, чтобы ты знал: я увидела тебя впервые совсем крошечного, завернутого в белоснежную пеленку, такого беззащитного и невероятно красивого, и сразу поняла, что ты самое родное, что у меня есть. Это останется неизменным до моего последнего вздоха, и тот факт, что генетика играет против нас, ничего не изменит в моих чувствах. Надеюсь, в твоих тоже.

Так страшно его вспоминать, Том. Судьба, наверное, полная сука, раз вывернула все так, что в своем прощальном письме я должна писать о Билле Каулитце. Но мы оба ничего не сможем с этим поделать. Повторюсь, генетика играет против нас.

В конце концов, надо искать во всем и положительные стороны. Жить в неведение нельзя, незнание делает человека слабым, к тому же в каждой истории должен быть определенный конец, в вашей он такой. А то, что это конец, сомнений у меня нет. Я вижу, что ты его забыл, и умираю спокойной. Ты свободен, значит, судьба не такая уж и сука. Хотя бы по отношению к тебе.

Теперь о фактах. Около двух лет назад я наняла необходимых людей и рванула в Гамбург. Город, где ты родился. Как ты помнишь, там же родился и Билл. Мы достали липовое судебное разрешение и оправились в роддом. Было много разбирательств, нежеланий сотрудничать и пустых обещаний, обо всем этом я не буду писать. В конце концов, все документы за 1989 год подняли, мы их перелопатили за одну ночь и выбрали самые подозрительные. Точнее подозрительными были только два. Рождение моего сына, длительные тяжелые роды на фоне позднего гестоза, реанимация, как у меня, так и у ребенка, и рождение близнецов у некой Хелен Каулитц, один из которых умер при родах. Надо отметить, что она тоже провела какое-то время в реанимации, по какому поводу до сих пор неизвестно. Просто это было на руку Йоргу, так было легче все провернуть.

Эти документы мы изъяли и начали досконально проверять. Их поддельность подтвердилась не сразу, но это ушло много времени, спасибо Шею Лицману, он великолепен в своем деле.

Все доказательства задокументированы, все это он пришлет тебе на почту после моей смерти, почитаешь подробности.

Сейчас же просто скажу, что мой ребенок умер от асфиксии. Пуповина обмотала хрупкую шейку во время родов и задушила. У Хелен же выжили оба близнеца. Понимаешь, к чему я веду?

Естественно, дирекция роддома все отрицала, но мы нашли тех, кому Йорг заплатил деньги, чтобы от тебя избавились, подкинув как птенца в другое гнездо. Они уже давно не работали и рассказали все подробно.

Йорг хотел избавиться от обоих близнецов и заплатил он за двух. Вас должны были разделить и подкинуть разным матерям. Но, тут довольно интересно, после родов Билла он не отдал. Цитирую: « Мы были на отделении для новорожденных. Он нагнулся над их кроваткой, и тут один из них сфокусировал на нем взгляд и улыбнулся. Это очень странно, фрау, я работал тридцать лет в роддоме и знаю, новорожденные дети не фиксируют взгляд, а уж тем более не улыбаются. Но произошло именно так, герр Каулитц словно завороженный взял этого ребенка на руки и больше не отдал, насколько я знаю, даже кормил он его сам с бутылочки, ведь, у матери не было молока. Наверное, он стал для него замечательным отцом…». Вот так, Том, Билл выбрал свою судьбу.

Вот, собственно, и все, что я хотела написать. Чувствовала ли я когда-нибудь, что ты не родной мой сын? Нет, никогда. И не хочу знать, чувствовал ли ты, что я тебе не родная мать. Возможно, в том городе… ты так часто повторял, что я тебя не понимаю. Может, Хелен смогла бы понять тебя лучше.

Но знаю, что ты ощущал какую-то связь с Биллом. Я перечитала миллион статей и книг о близнецах, когда говорят, что между ними есть особая связь, то совсем не приукрашивают. Именно ее ты и чувствовал. Но я знаю, тебе хватит сил, чтобы не поддаться ей опять. Спасибо Джен, она теперь твой якорь, который удержит тебя на месте даже в период шторма.

Возможно, ты сейчас думаешь, что я недооцениваю Билла, но нет, это ты недооцениваешь силу своего духа, который окреп за столько лет борьбы, и силу любви Джен.

Я заканчиваю. Удивляюсь, что раньше этим я зарабатывала на жизнь. Писать стало так сложно. Химиотерапия лишила меня не только волос, но и самой сильной своей стороны – умения выражать мысли на листке бумаги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия