Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Кислякова раз восемь попадалась в Комитет для призрения нищих и наконец, была выслана на родину мужа в Москву. Муж последовал за ней, и они года три проживали в Москве, на Хитровке. Хотя там и привольнее было «стрелять», чем в ІІетербурге, но не так выгодно, почему, как только сделалось возможным, они опять возвратились в Петербург.

Сынишка в это время у них подрос, познакомился с другими сверстниками в Вяземском доме, и из маленьких стрелков сделался форточником. Как ни худы его родители, но нельзя допустить, чтобы они научили его этому ремеслу; однако, они знали, чем он занимается, и охотно принимали добываемые им деньги и вещи. Два раза он попадался в кражах и два раза отдавали его на исправление родителей; наконец, в третий раз его помести в колонию для малолетних преступников. Маленький Кислёнок, так его звали, несколько раз бегал оттуда и, совершая разные проделки, таскал, что попадало родителям, которые его скрывали от поисков полиции. Но пословица говорит, что «долго ли верёвочке не виться, а кончику быть», так и Кислёнок раз попался где-то дворникам в руки и те, не желая с ним возиться и отправлять в полицию, своим судом расправились с ним так, что Кислёнок, покашляв и поохав с неделю дома, принуждён был отправиться в больницу и, промаявшись так месяца четыре отдал душу Богу.

Года через три умерла жена Кислякова и с тех пор он стал Лесным Дедом.

Кисляков хотя и числится постоянным жильцом нашей квартиры, так как прописан тут, но почти всё время проживает в лесу за Малой Охтой, где у него устроен хороший шалаш. На квартиру его загоняют только сильные морозы.

Кислякову теперь уже шестьдесят пять лет, но он довольно крепок и силён. Он легко носит из леса в город на своих плечах по семидесяти мётел, а в каждой метле, по крайней мере будет от двух до трёх фунтов[176] весу. Здоровье его настолько удовлетворительно, что он, несмотря на то, что ходит зимой и летом в холодном пальто, и в опорках и почти постоянно по моклышку в снегу и в воде, никогда не хворает. В баню он ходил не более как три или четыре раза в год и никогда не стирает своего белья, а как наденет рубашку, так и носит её до тех пор, пока она совсем не истлеет на нём. Водку он никогда не пьёт маленькими стаканчиками, а на первый раз берёт и выпивает разом сороковку, и потом уже продолжает пить чайными чашками. На кушанье Кисляков совсем не брезглив, будь хоть прокислое, хоть протухлое, он всё есть и ест без разбору, часто смешав вместе и постные щи, и мясной суп, и селёдку с огурцами. Он уплетает это месиво с таким аппетитом, что только за ушами пищит.

12

Поплевкин — отставной жандармский унтер-офицер. Он из солдатских детей и в службу поступил из кантонистов. Сначала он был барабанщиком, потом музыкантом во втором кадетском корпусе и впоследствии перешёл в жандармы на Николаевскую железную дорогу, откуда и получил отставку.

По выходе в отставку, Поплевкин служил в городовых, сторожем в окружном суде, досмотрщиком при Санкт-Петербургской таможне, и на некоторых других местах, но, несмотря на свою способность подслуживаться и делом, и языком, он почему-то плохо уживался на местах.

Поплевкин ещё на службе был женат и имел сына, который в настоящее время служит техником на Путиловском заводе. Лет пятнадцать дому назад Поплевкин разошёлся с женой и с тех пор не видится ни с ней, ни с сыном. Что за причина их добровольного развода, Поплевкин никому не говорить, но, по-видимому, он сам был неправ, потому что хотя он и редко и неохотно упоминает о жене, но всегда говорит:

— Если бы я был такой, как моя жена, так я был бы счастливый.

Впрочем, надо сказать, что он крепок: хотя его и тяготит одиночество, хотя в нём и проявляется иногда желание узнать, как живёт его жена, но он старается скрывать свои чувства и желания.

Поплевкин получает небольшой пенсион, около тридцати пяти рублей в год. Конечно, этих денег ему не хватает на прожитие, несмотря на то, что он ведёт самые скудные расходы, и Поплевкин занимается выделкой канительных яиц к Пасхе, кроме того он умеет делать ризы на иконы и разные безделушки из фольги.

Способ приготовления им яиц таков: он покупает тысячу или более тумаков (гнилых яиц), выдувает из них всю внутренность, то есть белки и желтки, сушит скорлупу в печке, потом заклеивает находящиеся на концах отверстия цветной бумагой, и после этого обматывает яйцо со всех сторон тонкой канителью[177], которой у него выходит один фунт на шесть или на семь сот яиц. Потом, приклеив из аленькой тесёмочки меленькую вешалку, разносит яйца по мелочным лавочкам, или продаёт в розницу на вербе.

Каждое яйцо ему обходится менее полутора копейки, а в продаже средним числом оно идёт не менее пяти копеек.