Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Степаныч, напуганный недавно бывшим обходом, при первом появлении Павлова не пустил, но когда он явился вторично уже с пятью рублями, принял его и дозволил хоть целый день отдыхать.

— Днём спи, сколько хочешь, — говорил он, — нар мне не жалко, а ночью, брат, извини, не могу, потому что мне, пожалуй, за тебя придётся потеть.

— Что же тебе не жилось в Везенберге? — спросил я Павлова.

— Да что, братец мой, — отвечал он, — там с голоду помрёшь. Там все чухны (эсты). Станешь с ними говорить, просить поесть, они не понимают. Станешь им показывать на рот, что вот есть хочу, а они только кривляются, гримасничают. Беда чистая!

— А теперь как же ты думаешь пробраться в Астраханскую губернию?

— А как: известно, попадусь здесь, меня и отправят этапом; да ещё и одёжу казённую дадут.

— Что-ж ты там думаешь делать?

— Там я найду на свою долю работы, Слава Богу, сила есть.

Действительно, у Павлова сила есть; посмотреть па него — залюбуешься… Высокого роста, хорошо сложенный, с правильными очертаниями лица и выразительным взглядом, он выглядит положительно красавцем: к тому же не глуп и все-таки кое-чему научился. Невольно пожалеешь, что такой молодец пропадает.

Павлов почти совсем отшатнулся и от своих родных. Однажды как-то он пьяный пришёл и стал требовать от них денег, но отец не дал столько, сколько он просил, и Павлов пригрозил на отца: «я тебя, — сказал он, — когда-нибудь поймаю и зарежу». С тех пор отец стал его опасаться, и когда Павлов приходит к нему, то хотя и даёт ему иногда по несколько рублей, но к себе в квартиру не впускает, несмотря на то, что Павлов, после этого всем говорил, что пригрозил отцу сгоряча, вовсе не имея намерения привести когда — нибудь свою угрозу в исполнение.

15

Кстати будет сказано несколько слов о «Лютом Стрелке» — Чернове.

Он — кронштадтский мещанин и тоже был наборщиком. Он долго жил в Вяземском доме, но потом сошёлся с одной швейкой, также проживавшею в этом доме, и женился на ней. У жены его есть старуха, которая живёт чуть не с детства у каких-то господ в услужении. И вот она, обрадовавшись, что дочь её, которая прежде вела разгульную жизнь, выходит замуж, дала ей приданное. Старуха повытаскала сберегаемые десятками лет в сундуках её разные вещички — платье, бельё и прочее, и, кроме того, отдала скопленные её долголетней службой триста рублей. Конечно, на первое время молодые выехали из Вяземского дома и наняли комнату; но так как и сам Чернов и его супруга, оба были пристрастны к стаканчику, то скоро прожили всё приданое, и менее чем через полгода Чернов опять очутился в Вяземском доме.

Он жил в номере на нашей лестнице. Однажды он взял у хозяйки пальто, чтобы сходить на работу и пропил его. Хозяйка подала на него жалобу мировому судье, и Чернова за растрату приговорили к четырёхмесячному аресту в тюрьме и затем лишили столицы на три года. Его выслали на место приписки — в Кронштадт.

Там он не мог найти себе работы, кормиться же чем-нибудь было нужно, то он пробовал ходит на выгрузку пароходов. Хотя Чернов и очень здоровий, высокого роста плотный мужчина, но всё-таки эта работа ему показалась тяжела, при том же она не так выгодна и непостоянна, а потому он решил возвратиться опять в Петербург без паспорта. И вот теперь нет ещё и двух лет, как Чернов лишён столицы, а он уже тринадцать раз возвращается в Петербург и тринадцать раз его отсылали обратно этапом в Кронштадт. В первое время, когда он приходил сюда, он ещё кое-где работал: в мелких типографиях, или таскал дрова, бил сваи, чистил площади и т. п.; но потом приучился «стрелять», и нашёл, что это выгоднее всякой работы. «Стреляет» он на ходу и на якоре, т. е. садится где-нибудь на корточки, снимает с себя фуражку, кладёт в неё копейку и кланяется каждому проходящему. Чернов «стреляет» отчаянно. Он выбирает самые людные места, например, на Садовой улице, на Забалканском проспекте, и достаёт очень много, иногда за час, за два, он тащит уже рубля два и более; за это его и прозвали «Лютым стрелком». Настрелянные деньги он несёт в Вяземский дом, где у него проживает жена, и здесь с нею и со своими приятелями-наборщиками пропивает.

16

Кроме описанных мною лиц, у нас в квартире проживают и ещё «стрелки»; затем есть тряпичники, которые ходят по помойным ямам с крючком, или как они называют, с «приказчиком»; есть также и трудящиеся люди — разные мастеровые. Но положительно можно сказать, что во всей нашей квартире, исключая Степаныча, нет ни одного безусловно трезвого человека. Иной, правда, подобно Поплевкину, и не пьёт месяца полтора и два, то потом как зарядит, то уж не выходится до тех пор, пока не пропьёт с себя всё, и пока Степаныч не устанет верить.

Редко бывает, чтобы у нас в квартире было тихо, особенно при получках и во время праздников происходит такой содом, что описать трудно.