Непокаянный (СИ)

Дон очень хочет вспылить. Иногда он не понимает, для чего Ханна делает это — как будто изо всех сил пытается его разозлить. А иногда ему кажется, что это он сам виноват во всём: она ведь довольно давно уже почти не видит от него проявлений радости, восхищения, любви — вот и пытается выбить взамен хоть какие-то эмоции… Но не эти ли холодные замечания уже почти погасили горевшее когда-то тихое пламя его чувства к ней? Он не может вспомнить, что же случилось раньше. А сейчас это и вовсе не имеет никакого значения. Он виноват перед ней, хоть она и не знает об этом, и эта вина совершенно точно лишает его права упрекать её в чём-то настолько несоразмерном измене как язвительная манера общения.

Он вздыхает и молча отходит — и замечает, что дети уже на всякий случай убрались к себе в комнаты, почувствовав напряжение между родителями. Они не любят родительских ссор, но, к сожалению, привыкли к ним. Привыкли, что после них жизнь продолжается, как ни в чём не бывало, поэтому давно уже не плачут и не боятся. Дон помнит свой долгий разговор с Лиззи после её вопроса о том, могут ли люди жить, никогда не ссорясь, — и помнит, как изо всех сил старался тогда не критиковать лично Ханну. Упомянул только, что поводом для ссоры каждый считает немного разные вещи, и Лизз в своё время придётся самостоятельно выбирать, начинать ли ругаться или решить вопрос как-то иначе. Генри об этом его не расспрашивал, но Дональд давно догадывается, что всё, что он рассказывает Лиззи, она потом пересказывает брату своими словами. Быть может, поэтому Генри его часто удивляет своими рассуждениями о вещах, которые он, вроде бы, ещё не должен понимать в свои семь лет.

***

После своего «грехопадения», как Дон однажды с горькой усмешкой назвал произошедшее в мыслях, он не может смотреть на привычную жизнь так же, как прежде. Дома всё ему кажется по-новому чудесным, драгоценным, незаслуженно прекрасным… и жестоко напоминающим о его предательстве. Ханна, целующая его при встрече и прощании, напевающая на кухне, колдуя над новой экспериментальной запеканкой, Лиззи, прыгающая с разбега ему на руки, Генри, доверчиво глядящий на него и ловящий каждое его слово, — не просто греют душу, а укоряют: всё это так мало значит для тебя? Всё это тебе совершенно не дорого? Он, в общем-то, понимает, что это деструктивный ход мыслей, потому что, конечно же, много значит, и, конечно же, дорого. О чём тут вообще говорить. Произошла очень горькая и неприятная случайность, о которой они с Познером оба сразу же пожалели, и, хотя отменить произошедшее теперь уже невозможно, нельзя позволять этому повлиять на грядущую жизнь. А для этого надо взять себя в руки и перестать себя постоянно винить, и просто постараться не оступаться так впредь. Да, может быть, Дон какое-то время не сможет без запинки говорить с детьми о любви и верности, но он и раньше старался с большой осторожностью употреблять слова «всегда» и «никогда». «Всегда будет любить», «никогда не предаст» — опасные выражения, он не хотел подливать масла в огонь массмедиа, внушающих неокрепшим умам нереалистичные ожидания. Но он уверен, что со временем он сумеет на деле доказать, что одна ошибка не отменяет стараний всей жизни, не меняет главных ценностей и не делает человека сразу дурным и порочным — и сможет снова искренне считать, что любит Ханну и по-настоящему верен ей.

Так что Дональд не сомневается, что рассказывать о произошедшем Ханне не надо. Что это даст ему, кроме мифической «очистки совести»? Мифической, потому что признание в случайной измене никоим образом не искупает её, смешно даже думать такое. Сегодня он мучается от того, что не смог сдержать обещание и скрывает это, а значит — лжёт. Но, допустим, он скажет правду. И, видя его, Ханна каждый раз будет вспоминать о том, что он однажды по пьянке ей изменил. Да ещё с тем самым мужчиной, которого она, к досаде Дональда, и так никогда не уважала. Может быть, она поверит его раскаянью и всё же его простит… но их жизнь этим признанием будет отравлена куда сильнее, чем этой тайной.

Он старается загладить свою вину, как умеет. Прилагает усилия, чтобы не забывать о её просьбах, даже нечётко сформулированных как «надо бы как-нибудь…» и «было бы неплохо…» Не перечит ей без особой причины, сдерживает резкие ответы на её язвительные реплики, не спешит оспорить её мнение, если предмет разговора — скажем, политика или чей-нибудь художественный вкус. Старается больше слушать, чем говорить, и слушать действительно внимательно, и даже наконец начинает различать её новых коллег по именам. Старается делать комплименты не под настроение, а действительно каждый раз, когда замечает в ней что-то хорошее, доброе и красивое.