Непокаянный (СИ)

Он всё же искренне кается в содеянном, хотя и знает, что будет продолжать обманывать Ханну ещё какое-то время. Он делает это не чтобы получить прощение, а чтобы напомнить себе самому, что то, что он делает — неправедно, и он должен будет перестать, как только сможет. Как только хватит сил.

Позже вечером, сидя рядом с Ханной перед телевизором, Дональд думает о том, что «созданы друг для друга» — такой же вредный конструкт, как «вечная любовь» или «нерушимая дружба»: он заставляет людей верить, что тот, кто стал тебе почему-то дорог, был создан сразу таким и притом специально для этого — для того, чтобы стать дорогим тебе. И что если в большинстве проявлений человек тебе близок — он обязательно будет так же близок и во всех остальных. Он обязан, ведь он же создан для тебя… А ты создан для него, и если ты вдруг в чём-то не такой, как ему нужно — то это в тебе что-то не так. Это всё довольно глупо звучит, когда осознаётся, но Дон понимает, что такая ерунда действительно долго управляла его жизнью и сбивала его с толку. Ведь никто из них таким, какими они встретились, не был создан. Они стали такими, живя каждый свою жизнь, не зная ничего о существовании другого до их встречи. И, продолжая жить, неминуемо становятся иными. Люди меняются, не могут не меняться, и это прекрасно, ведь отсутствие роста и движения всегда приравнивалось к смерти. Стоит только, наверное, обращать внимание на то, меняетесь ли вы в общую сторону или каждый в свою. Чтобы вот такие вот ситуации не обрушивались на голову неожиданно.

Он задумчиво поглядывает то на экран, то на Ханну, смеющуюся над действительно остроумными шутками телеведущего, и невольно начинает усмехаться сам. Чувство юмора у них, по крайней мере, до сих пор похоже. Впереди Новый год, а затем их ждут новые будни с их обычными заботами, и он наконец разрешает себе начать думать об этом и на время отложить и свою вину, и свою любовь как бы чуть в сторону.

***

В шеффилдском домике Познера тихо, темно и довольно холодно — он выставлял отопление на минимум на время отъезда. Оказывается, из-за последствий бури почти на двое суток пропадала электроэнергия, и в холодильнике попортились некоторые продукты, а лужа под ним промочила потёртый ламинат. Мисс Беннетт обиженно мяукает, хотя миски её не совсем пусты: она успела заскучать, а она не любит этого. В принципе, хорошо, что есть неотложные дела, думает Дэвид. Некогда беспокоиться о том, что Дон, приехав домой, передумает. Он уверен, что Дональд не стал бы обещать чего-то, что не собирается выполнять, это всё тревожность, которую надо просто перетерпеть — вот в этом заботы по дому и помогают.

В новогоднюю ночь Дэвид сидит перед телевизором с большой чашкой грога в руках и с кошкой на коленях, но почти не смотрит на экран. Он думает о том, что произошло там, в Манчестере, и впервые лет, наверное, за двадцать загадывает — невыполнимое, безумное — желание: быть с Доном. Жить с ним, где-нибудь, где угодно, но вместе. Он посмеивается про себя над несвойственным ему порывом, но всё же на одну ночь позволяет себе помечтать о чём-то несбыточном. Он давно себе этого не позволял.

Даже в первый день после каникул Дэвид всё ещё под впечатлением от встречи. То и дело он ловит себя на том, что вспоминает лицо Дона, его голос, его руки, его дурачества… И, конечно же, он не один себя ловит на этом.

— Monsieur Pos-ner, vous… souriez? * — нараспев вопрошает Агнес, постаравшись придать своему голосу, да и лицу, выражение крайнего изумления. Дэвид усмехается в ответ:

— Oui, madame Pete, c’est pas faux.**

Она присаживается напротив.

— К добру это или к худу?

Дэвид укоризненно хмурится и поджимает губы:

— О, миссис Пит, вы должны бы уже знать меня достаточно хорошо, чтобы не ожидать от меня добра ни в коем случае.

Она смеётся, но расспросов не оставляет, к его сожалению.

— Ты ужасен, Дэвид. Признавайся, на каникулах что-то произошло?

— Да, Агнес, — вздыхает он, — да, но… это личное.

— Дэвид! Ты наконец влюбился?

Он молчит. Он не собирался ни с кем говорить об этом… Но она спросила — и почему-то теперь ему хочется рассказать. Только — стоит ли? Он вздыхает опять.

— Думаю, да, Агнес. Боюсь, что да.

— Что, безответно?

Она… беспокоится? Вряд ли… Наверное, это просто её любопытство. Снова выглядеть сохнущим по кому-то, как в средней, мать её, школе ему совершенно не хочется. Он признаётся:

— Боюсь, что нет.

— Так что же в этом плохого?

— Агнес…

— Ну Дэйв, расскажи! Я тебе всё рассказывала.

Вот это довод, конечно. Он невольно закатывает глаза.

— Конечно же, Несси, ведь твои секреты могли так серьёзно повлиять на твою карьеру, они же определяли всю твою жизнь!

Агнес молчит, поражённая его язвительной репликой. Он не хотел её обижать, он и сам, в общем-то, не был обижен… Что на него нашло?

— Извини, вспылил.

— Прости меня. Я… не подумала.

— С чего бы тебе думать об этом, — он пожимает плечом. — Да я, наверное, даже не потому не хочу рассказывать. Тебе я бы, может, и рассказал. Просто… сам ещё не могу решить, как к этому относиться.

— Всё очень сложно?

— О да. И становится всё сложнее.