«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Я, конечно, осознаю, что комментировать впечатления о впечатлениях – дело неблагодарное. Впечатлениями можно делиться лишь в надежде, что кто-то их разделит. Иное дело – суждение. Оно возможно лишь на базе конкретного анализа конкретного материала. С этой мыслью я открываю статью датского слависта: «Еще раз об английском Бродском». Ее автор Йон Кюст, как выясняется, написал диссертацию на тему «Билингвизм Бродского: Практика и предыстория». Кому, как не ему, можно доверить лишить, удалить, упразднить, преодолеть скрытность истины (алетейи), если воспользоваться словарем автора книги о Пармениде.

«Я намерен сначала, – пишет Кюст в предисловии, – провести анализ статьи Рейна, показав основные составные элементы его критики и его принципиальный взгляд на проблему поэтических сочинений на неродном языке. Далее я сопоставлю позицию Крэйга Рейна с тем, как рассматривали этот факт наличия английских текстов в творчестве Бродского, во-первых, сам Бродский, во-вторых, его сторонники в этом вопросе, в частности, биограф Бродского Валентина Полухина».[355]

В заключение автор объявляет о своем намерении «обсудить несколько принципиальных вопросов, касающихся возможности и невозможности поэзии на неродном языке и, соответственно, возможности и невозможности критики такого специфического рода текстов».

Конечно, постановка последнего вопроса несколько ошарашивает. Проблема возможности или невозможности поэзии на неродном языке принадлежит к числу проблем типа: «Есть ли жизнь на Земле?» или «Занимает ли Америка целый континент?» Неужели и этот автор не пойдет дальше тривиальностей? Но он пошел дальше.

«Рейн совершает сразу несколько преступлений» и, в частности, предает «плюрализм англосаксонской традиции», защищающей Иосифа Бродского, «представителя национального меньшинства», от…

От чего же?

От… насмешек. «Рейн не только с позиции коренного англосаксонского населения Великобритании высмеивает эмигранта – представителя национального меньшинства, но также разрешает себе говорить о правильном и неправильном языке в литературе. Значит, он берет на себя строго нормативный дискурс. Если учесть плюрализм, лежащий в основе англосаксонской традиции политкорректности, Рейн, следовательно, совершает сразу несколько преступлений».[356]

Для начала хотелось бы напомнить господину Кюсту, что, причислив Бродского к представителям национальных меньшинств, он наносит своему подзащитному чудовищное оскорбление, ибо его подзащитный был глубоко убежден, что он родился в одной супердержаве и стал гражданином другой. Но Кюст и сам хорошо это знает. Ведь понятие «национального меньшинства» не закрепляется исключительно за Бродским. Оно некоторым образом перекочевывает к Рейну, правда, в его нетривиальном значении. Рейн «ставит себя на место мальчика в толпе в известной сказке Андерсена “Новое платье короля”», тем самым попадая в «меньшинство», правда, не в «национальное меньшинство», как Бродский, но в меньшинство в своем «истеблишменте». Но и Бродский недолго остается среди представителей «национальных меньшинств». Как нобелевский лауреат, он попадает в новое «меньшинство», снова в нетривиальном, но новом смысле, тем самым уравниваясь с Рейном.

Что же дальше?

В своей роли мальчика из сказки Андерсена, т. е. меньшинства в истеблишменте, Рейн берется доказать наготу короля – лауреата Нобелевской премии. Он видит «неуклюжесть и неясность английского слога; повторяющееся употребление ненужных слов-паразитов типа “on the whole”, “to say the least”; режущие английское ухо разговорные и жаргонные выражения. В целом он видит стилистическую неуверенность и проблемы с рифмой: стилистические и синтаксические уступки, которые Бродский позволяет себе ради создания, а в автопереводах – воссоздания рифмы. Здесь Рейн указывает на слабость уха Бродского по отношению к качеству определенных английских гласных».[357]

Так в чем же, позволю себе задать вопрос профессору Кюсту, заключаются «преступления» Рейна? Пока мы только слышим приватное мнение одного коллеги о другом. Но Кюсту, как видно, хочется оставаться в зале суда, пусть даже этот зал пустует. Игра в войну – дело мужское, и Кюст вынимает лук и направляет стрелы по метафорическим мишеням. Он целится в «тоталитарность дискурсивного начала», затем в «право англичан на английский язык вообще», но почему-то мишени оказываются незатронутыми. Убедившись в тщетности своей затеи, он складывает стрелы в колчан и делает последний рывок.