Непредсказуемый граф

Путь до Кингсвуда был совсем недолгим, но Линдси он показался вечностью. Кэролайн он усадил перед собой, и каждое ее движение вызывало в нем вполне объяснимую реакцию. Воображение услужливо подбрасывало образы, которыми он предпочел бы наслаждаться без свидетелей и, разумеется, не верхом на коне. Конечно, он был рад, что Кэролайн приняла его приглашение; то, что она доверилась ему, льстило самолюбию. При этом у Линдси не имелось никаких конкретных планов на эту ночь. Он желал показать ей Кингсвуд, а еще провести с ней хотя бы час там, где никто и ничто не сможет им помешать. Он хотел, чтобы никакие мысли о долге, ответственности и прочей чепухе не стояли между ними стеной. Он хотел, чтобы с ним она была собой. Почему он хотел привезти ее конкретно в Кингсвуд, и вообще, зачем ему понадобилось ехать туда именно с ней, а не одному, например, Линдси не знал. И знать не желал.

Он не был в Кингсвуде с тех пор, как поверенный отца прочел ему завещание покойного. Не желая будить в памяти болезненные воспоминания, связанные с отцом, Линдси предал забвению и то, что связано с матерью, а ведь Кингсвуд был в первую очередь ее домом, ее убежищем, ее укромным мирком. Она находила утешение в том, что выхаживала капризные экзотические растения, старалась сделать так, чтобы им жилось лучше, чем ей. Наверное, только благодаря матери в его памяти осталась горстка приятных воспоминаний, с которыми у него всегда ассоциировался сладкий запах роз.

Они подъехали к дому с тыльной стороны. На первом этаже горел свет, но выше почти все окна были черными. Линдси заранее оповестил управляющего о своем скором приезде, не уточнив дату, и его ждали. Только сейчас ему пришло в голову, что, возможно, не стоило привозить сюда Кэролайн из-за угрозы огласки. Увы, он часто сначала делал, а потом думал. Спонтанность – не всегда хорошее качество, в чем он не раз имел несчастье убедиться.

Но, когда в нас говорит желание, разум молчит.

А он хотел быть с Кэролайн. Здесь. Сейчас. И пусть все летит к черту!

– Красивый дом, – сказала она, пытаясь обернуться к нему. Линдси чуть нагнулся, и ее губы почти коснулись его щеки. Он вдохнул ее запах и ощутил блаженство.

– Я люблю это место и ненавижу одновременно, – сказал он, решив, что не станет распространяться на эту тему. Если бы они оказались тут днем, когда можно вдоволь налюбоваться разбитыми матерью садами, тогда бы и у него хороших воспоминаний возникло побольше, и у нее сложилось более приятное впечатление о Кингсвуде. Но ночь всегда была для него самым тяжелым временем: ночью накатывала тоска, душил гнев, ночь – время слез и кошмаров.

Как оказалось, он недооценил своих слуг. Лакей сразу же отпер дверь, дал знак конюху, и тот, как только Линдси спрыгнул с коня и осторожно помог спуститься Кэролайн, отвел Бессмертного на конюшню. Линдси никому ничего не пришлось объяснять.

– Если бы сейчас было светло, я бы показал вам сады, – сказал он, когда они остались вдвоем. – Моя мать разводила розы.

Кэролайн смотрела на него как-то особенно пристально. Он чем-то себя выдал?

– Я вижу, – тихо отозвалась она.

– Нет, это невозможно, но я надеюсь, что когда-нибудь это произойдет.

Она нахмурила брови, словно пытаясь разгадать головоломку, но вопросов не задавала.

Родители не были с ним ласковы. Отец принципиально воздерживался от любых проявлений теплых чувств, а мать была так несчастна, что на нежность к сыну ее не хватало.

– Всегда, когда отец обижал мою мать, она шла в сад и сажала розы. И, чтобы вы не поняли меня превратно, под словом «обижал» я подразумеваю целый спектр грубых, жестоких и насильственных действий, таких как оскорбления, побои и прочее. Он напивался и клял ее последними словами. Она сажала розы. Он бил ее. Она сажала розы. Он приводил домой шлюх, и она сажала розы. Днем вы могли бы увидеть сотни, если не тысячи соцветий всех мыслимых и немыслимых цветов. Бесконечный ковер из роз кричит о боли и страдании. С каждым годом их совместного проживания этот ковер становился все больше, все красноречивее. И все же какой бы горько-сладкой – скорее горькой, чем сладкой – ни была моя память о ней, я не осознавал, как не хватало мне этих воспоминаний, пока мы не оказались здесь.

– Мне жаль, Джонатан, – сказала Кэролайн и поспешила добавить: – Я чувствую запах роз, несмотря на то что уже ночь.

Линдси посмотрел ей в глаза, и все мысли о низости отца и безрадостном детстве исчезли, как ночной туман. Он знал, почему никогда не смел открыть свое сердце для любви, не позволял себе всерьез относиться к тем женщинам, что время от времени согревали его постель. Ему было так удобно. Он верил в то, что так сможет уберечься от боли. Каким же он был глупцом!

– Пойдем. – Линдси взял ее за руку. – Давай войдем в дом.

* * *