Непрекрасная Элена

Кузя поцокал языком. Я решила сперва, что он развлекается, но почти сразу изменила мнение. Малыш учуял что-то занятное и делится впечатлениями. Хвостом вперед тычет… Потому что мы вышли на поляну. Огромную! Я бы раньше заметила, но свет на щупальцах у Алекса яркий, и, пока он не погасил огни, я шла в шаре золотого сияния — и ничего не знала про ночь вне этого шара. Не желала знать, увлеченная разговорами и мыслями…

— Надо же, — пролепетала я, чтобы не молчать. — Это же… как его? Самолёт. Ха… на картинках в Пуше не такие были. Большие, белые и крылышки вот так.

Я показала крылышки. У меня при этом не дрожали руки. Просто крылышки малость трепыхались. Для наглядности. Алекс — спасибо ему — смог промолчать. Я тоже воздержалась от дополнительных комментариев про «полосу». Я и предположить не могла, что полоса смотрится так ужасно. Она ни разу не полоса, а ажурная, как кружево, решетчатая ферма, уходящая вверх под углом градусов сорок. Пугающе короткая! А дальше — обрыв. В темноте что-то копошится. Конструкцию ещё доделывают? Но мне пообещали, что риски сведены к минимуму. Нет, не стану уточнять. Голос задрожит.

— Кузя, мы полезем… туда. В бочку, значит. Без окошек, — запаниковала я. Пока что шепотом. — Мы туда правда влезем? Эээ… вместимся?

— Ответ положительный. Да: активируйте коммуникатор после взлета. Я обеспечу обзорность и информацию по маршруту. Ещё раз заранее приношу извинения, если я совершаю непоправимую ошибку. Но я позволил бы Марии вмешаться в аналогичную ситуацию. Поправка: она настояла бы на своём вмешательстве.

Алекс провел меня до самолетика, указал Кузе место и затем пронаблюдал, как я следом за малышом лезу в эту… кропову бочку.

— Мне неприятно признавать, однако же иногда что-то во мне включается, и я воспринимаю избранных людей как администраторов, — малопонятно пояснил Алекс. И еще туманнее добавил: — Это опасно. Возможно, позже я поясню сказанное. Пока же, как в прошлом было принято говорить, желаю спокойного полета.

Щёлк! Крышка гроба закрылась. Ну ничего себе я разогналась с ассоциативным рядом… Надо ровнее дышать и брать под контроль нервы. Мы с Кузей скорчились в кромешной темноте. Не страшно… мне почти не страшно. Вот если бы Кузя меня не услышал, если бы я сидела тут одна… Но я не одна! У меня нет поводов бояться, худшее уже прошло стороной.

Коммуникатор слабо засветился. Стало чуть легче, все же тьма сильна на меня давила.

Щелк… Цок. Тик-тик-так… и — грохот! Кузю аж подбросило, но ремни — или щупальца? — держат крепко, а теперь они натянулись особенно плотно, шевелиться не дают вообще. У меня от контроля свободны только волосы на голове, и они определённо встали дыбом. Кузя воет во всю глотку. Я верещу. Мы паникуем солидарно, сердце выдаёт сотню в минуту — и я греюсь, как котел над огнём. Время то ли движется, то ли нет. Без понятия.

Рёв усилился. Не думала, что он может стать еще громче и жутче! Наша железная бочка — или из чего она? — завибрировала. Вот она дрогнула, сорвалась с места и стала падать… нет, так быстро даже бочки с крыльями не падают! Сперва нас пару раз тряхнуло, затем стало давить и вминать. Дышать невозможно, с лица будто шкуру пытаются стащить. О, вспомнилось нужное слово предков — «перегрузка»… и я успокоилась. Если это перегрузка, значит, мы летим, а не падаем. Кузя тоже успокоился. Он чует, что у меня на душе. Верит мне. Чем заслужила, а? Если разобраться, я слабее и выросла в тепличных условиях. Жизни не знаю.

Можно вздохнуть. Рёв стал мягче, выровнялся. Я собралась было нажать на коммуникатор… ненавижу длинные слова предков! Комм. Мне так удобно: порезала словцо, укоротила — и никто не возразит.

Пока я уродовала слово, комм включился, создал светящееся поле на полукруглом потолке «бочки». Поле мигнуло и изменилось. Мы с Кузей увидели мир с высоты. Я прежде наблюдала похожее на статичных картинках. Кузя — никогда… и всё же он сразу понял! Он так визжал, оглохнуть можно! После унялся, отдышался — и запел. Я уже знаю эту песню. Он исполнил именно её, когда поймал птицу.

Жизнь — странная шутка. Мы летим в аппарате, который тяжелее воздуха. Люди такое когда-то умели. Я знаю, я же человек, хотя бы отчасти. Но именно Кузя, дикарь и нелюдь во всех смыслах, смог ощутить вдохновение полета.

Я не умею завидовать Кузе, но я понемногу проникаюсь его радостью. Только очень по-человечески. Суховато, осторожно… трезво. И зачем я именно теперь протрезвела?

Хочу понять, куда мы летим, что там за кризис?

Картинка на потолке мигнула, вид на землю пропал. Появилась схема. Ровный голос Алекса перекрыл шум полёта и сообщил, что приступает к пояснениям по управлению стропами. И мы с Кузей стали слушать.

Дневник наблюдателя. Бесправие сильного

Во второй половине первого столетия своего существования я впервые столкнулся с парадоксом самопроизвольной трансформации пользы в неизбежный и многократный вред.