Непрекрасная Элена

Кстати, рядом имелся местный аналог вождя, хранителя или как называется главный в обществе людей степи? Не желаю думать, почему я так много поняла, хлопнувшись о камни и полежав в позе раздавленного жабха. Со мной подобное приключалось уже дважды. Пульс за сотню, кислород бабахает по мозгу, и на меня накатывает объемное видение мира. Но прежде я сознавала меньше, поскольку не опиралась так явно на мнение Кузи. Мы с ним — как два глаза! Когда мы смотрим и делимся, наше умо-зрение… бинокулярное. Наверное, Кузя именно это во мне и ценит. Ну — помимо нашей, скажем так, дружбы.

Вернусь к бедам юга. Человек — здешний вождь — до нашего прибытия пережил шоковое воздействие неустановленной природы. Думаю, при встрече с южной королевой стаи он оказался на месте рыбины, которую мама Кузи глушила голосом на северном болоте. Так что человек получил по полной. Хотя странно: даже поймав отзвук голоса такой силы, он должен был быть безнадежно и окончательно мертв. Не знаю, что его спасло… Но — удачно, ведь он стоил спасения.

Еще буквально два слова мимо темы: хорошо, что я не Лоло. Иначе хладнокровная помощь прекратилась бы с первого взгляда на здешнего вождя. Да уж… само совершенство. Гибкий, мощный, рослый — так и должен в человечьем облике сниться всяким лохматым Лоло-дурам драгоценный валг-одинец!

Я быстро установила, что вождь, его имя осталось вне моего внимания, помнит о давней зиме, когда погиб поселок людей. Очень злая и страшная история…

Но даже вождь не знает, насколько злая! Наверное, только я разобрала во вздохах и стонах старой королевы валгов: грех на её совести. Трюк с плачущим любимым детенышем некто провернул на юге именно десять лет назад. Добился желаемого: на вопли прибежал валг из здешней стаи, детеныша не спас, но сам выжил и сообщил королеве, что люди поймали щенка, поиздевались и убили.

Мне опять вспомнилось, что Ларкс под бледной лавандовой луной, в парке Пуша проговорился про оборону стен от злобных валгов. Я попыталась громко и внятно подумать свои догадки… Кузя участвовал. Королева южной стаи совсем старая, ей оказалось нелегко понять нас, мы не родные и слишком шумные. Но как же она старалась!

Больше, чем я. Меня заморозило, едва я сложила воедино свои домыслы и смутные видения из памяти старой валги.

Пуш по-прежнему под угрозой! Мы с Кузей смогли наладить отношения с болотной стаей, но никого не спасли. Мы лишь отложили и чуть изменили маленький фрагмент большого плана Юргенов. Теперь я вижу: очень большого плана! Огромного. Вряд ли верно думать о нем, как о плане Юргенов. Они — лишь исполнители. Их подобных должно быть много.

Поняв это, я решила мчаться домой. Сразу. Без оглядки. Отчасти я понадеялась, что старая валга сможет сама примириться с южным вождем людей. Отчасти я признала свою непригодность на роль переговорщика — я едва понимала одно слово из десяти, слушая местного вождя и ту девочку, которая за ним ухаживала. Он понимал еще меньше, что простительно после акустического шока, да вдобавок при открытой ране и большой кровопотере.

Снова мимо темы: я вдруг осознала, почему Алекс, такой сильный и умный, старается не вмешиваться в чужие дела. Он прав. Извне не решить того, что должно проклюнуться… изнутри. Как росток из зерна. Как птенец из скорлупы.

В общем, выскользнув из захвата Кузиного хвоста, я оставила вождя и старую валгу вдвоем в их попытках понять друг друга. А сама стала искать способ улизнуть… Но наткнулась на еще одного человека. Умирающего! И вспомнила о долге врача.

Парень на вид был не старше меня. Тощий, совсем заморённый. Рваная рана на шее, два перелома левой руки ниже локтя. Чудовищная кровопотеря. Смятое в крошево правое бедро. Мелочи вроде сотрясения мозга или болевого шока не упоминаю. Пульс — десять. То есть я долго считала и вот столько насчитала… К минутам это не привязывается. У трупа, неизвестно отчего еще живого, изредка трепыхалось сердце, вот и всё.

Я попыталась лечить. Быстро поняла: городская медицина ему бесполезна. Раны у него зарастают — валгам и мне самой на зависть. Кровопотерю он каким-то чудом умеет пережить, любую. Он вообще живуч настолько, что врачи не требуются в обществе подобных ему. Тут бы мне обрадоваться… Если б не заноза: самый живучий в мире парень — при смерти! Он внутри, в душе, выгорел дотла.

Я сама поняла умирающего, Кузя не помогал, он лишь слушал и впитывал. А я отдавала… Этот парень — одинец людей, настоящий. Именно он, а не мускулистый и рослый мужик-вожак. И люди своего одинца… как сказать-то? Загнали. Он не может неустанно скалить зубы, принимать удары и зализывать раны. Рвать и сминать. Видеть кровь и кости, гниль и смерть… И оставаться человеком. Без дома, семьи, тепла…

Собственно, я всё это вообразила, досчитав его пульс до десяти.

— Кузя! — шепнула я. Словно малыш обязан спасать меня от чего угодно.