Непрекрасная Элена

— Боюсь умереть во сне, — прошептала Арина. Вскочила, спотыкаясь и спеша, прошагала к самой скале, села, прижалась спиной к камню. Зажмурилась и сложила ладони лодочкой. — Свет, тепло. Дурак ты! А еще атаманом называешься. Я замерзла. От ветра, от страха, от злости. Зачем ты разозлил меня?

— Лечил от икоты, — атаман сел вплотную к плечу Арины, приобнял её, стараясь согреть.

— А пожалеть? По голове погладить…

— Хочешь поплакать?

— А…

— Я не Ганс, он бы рассмешил и накормил. Стоило дождаться его на тех скалах, южных. Согласна?

Арина обиженно шмыгнула носом. Открыла глаза и расслабила руки, уронила их. Пока у неё ничего не получалось. Совсем ничего. Атаман этому не удивлялся. Он с самого начала знал: чем сильнее удар, тем интереснее ответ на него в душе человека. Пока настоящего удара — в понимании Сима — маленькая ведьма не получила. Усталость не в счет. И стертые ноги, и голод, и недосып… всё — мелочи. Лишь теперь начинается главное.

Валг подкрался, улегся у ног Арины. Хвост, как змея, вполз к ней на колени и осторожно обвился вокруг правого запястья.

— Холодно, — еще раз пожаловалась Арина. — Я…

Она осеклась на полувздохе.

Смертень первый раз обрушился на степь! Грохот, не сравнимый даже с горным обвалом, стал противоестественно медленно накатываться из-за восточного горизонта… Грохот сперва возник внутри — в сознании, в окостеневшем спинном хребте, в ставших каменными мышцах, в каждом волоске, поднятом дыбом. Грохот остановил сердце, дыхание — и обрёк ждать худшего, безнадежно и мучительно. Наконец, он явился слуху, прокатился от края и до края, сплющивая мир. Степь дрогнула всей шкурой. Скалы шевельнулись за спинами… Волна жути схлынула на запад.

Стало посильно вздохнуть. И даже атаман мельком подумал: «Может быть, в последний раз его слушаю…». Губы сложились в улыбку. Рука медленно поднялась, и она не дрожала. Пальцы накрыли ладонь Арины, укрепляя борт «лодочки».

— Старик сказал, всё дело в Ревухе. Ветер в низине усиливается, как в горном ущелье, — сообщил Сим. — Степь велика, ему есть, где разогнаться. Очень длинное ущелье. Очень голодный Смертень.

— Ты уже слышал его голос? — Арина не пожелала вслух назвать имя ветра.

— Да, много раз. Однажды прямо на этом самом месте. Я был ребенок, а рядом, вот как ты, сидела моя бабушка. Все люди выжили и остались в уме. Но мы потеряли скакунов и скот. Голодали в зиму.

— Не было сонного снадобья?

— Не хватило места в тени скал. Смертень бушевал, смерчи один за другим рождались вон там, на границе затишья и бури… Вбирали всё, до чего дотягивались. Обычно люди испытывают страх из-за голоса ветра. Но я и теперь вспоминаю, как он черными смерчами охватывал и жрал скот, как подбирался к людям… вот мой страх.

Издали низким могучим звуком явился ужас, навалился всей тяжестью и погнал мурашки по коже, омертвил позвоночник, оглушил рассудок. Смертень выдавливал жуть и ломал волю… Атаман ощутил, как дрогнули плечи Арины. Девочка чуть не вскочила, чтобы бежать, не помня себя! Почти сдалась безумию, откуда не возвращаются в рассудок уже никогда. Но Арина расслабила плечи сама, и отказалась поддаться слепому ужасу — тоже сама. Всхлипнула, закрыла ладонями лицо.

— Я не ведьма. Ничего не могу, — выговорила она, когда шквал удалился, рокоча и грохоча.

— Больше не станешь пробовать?

— Как будто есть выбор, — Арина сложила ладони лодочкой. Резво свела, с хлопком. Истерично хихикнула. — Свеча? Тепло? Еще скажи солнышко и безветрие!

Снова покатился с востока, в спину, вал жути, он был много выше прежних, он затапливал мир, делал беспросветным. Атаман смотрел в бешеную пляску воздушных струй, огибающих скалы. Наблюдал за нитями малых смерчей и канатами средненьких… Вслушивался в грохот стихии. И думал о силе валга-одиночки. Тот и разу не заскулил, не сорвался с места, не оскалил зубы. Определённо, вороной достоин уважения. С ним можно пройти степь и зимой. С ним бы встретиться снова… нет, встречаться часто. Как с другом.

— Не могу, — пожаловалась Арина, когда и эта волна схлынула, укатилась на запад. — Твоя бабушка была… ого-го.

— Через шесть десятков лет, возможно, и ты дорастешь до ого-го, — пообещал Сим. Рассмеялся и указал в степь. — Наконец-то. Я уже стал переживать, всё ли с ним ладно.

Из черно-пестрого кошмара стихии в затишье у скал вынырнул Эт. Мокрый до нитки, с потемневшими волосами, в прилипшей к телу рубахе… Такой жалкий, сутулый от усталости… Захотелось вскочить, обнять за плечи, усадить, накормить. Сим знал в себе эту неуместную жалость и душил её по мере сил. Глупая, детская привычка оберегать друга Дэни — младшего, маленького. Привычка, которая не нужна Эту и мешает самому Симу.

— Ты пришел, — запретив себе вставать, негромко отметил Сим.

Шуметь не имело смысла. Вокруг Эта на расстояние пяти шагов простиралась область особенной тишины. Оказавшись внутри, Сим по-прежнему слышал голос Смертеня, но не испытывал приступов животного ужаса и не тратил себя на борьбу с ними. Просто отдыхал и всей душою радовался передышке.