Непрекрасная Элена

Темно. Тихо. Закрой глаза — и отдохни. Забудься надолго. Даже если надолго, даже насовсем… Не важно.

Близ шатра усердно прокашлялись. Звук отдался в затылке, разбил вдребезги фальшивый покой. Сим возненавидел нежданного гостя, но веки разлепил. Светлее не стало.

— Отчий отдыхает, о чернолес. То есть, простите, он правда устал, — прошелестел кто-то из ближних отца, — может, все ж до утра…

— Нам теперь надобно, — выговорил старый атаман леса так мягко, что дальнейшие возражения безнадежно увязли в этой мягкости. И добавил иным, деловым тоном: — Эля, проходи. А ты выставь бережей, но не здесь, а вона там, подалее.

— Сделаю, — пробасили в ответ на лесной руски.

— Кипяток! Тряпки, мази… траву, ну дед, ну ты всё знаешь лучше меня!

Речь девки, дружной с валгами, зашумела в ушах Сима горным потоком. Слова рушились в полумрак усталости и пропадали там. Смысл безнадежно тонул в бездне безразличия, не оставляя и следа понимания. Сим морщился, досадовал на слабость. Пытался сообразить: стало по-настоящему темно — или зрение отказало?

Повязку с предплечья срезали грубо и быстро, только так атаман понял: гости во всю хозяйничают в шатре.

— Сепсис, — выругалась девка, и атаман попытался вспомнить её имя. Ведь только что крутилось, ведь он знал…

Гнойную рану изучали бесцеремонно! Удары боли своей сокрушительной яростью походили на порывы Смертеня. Сознание трепетало и гасло, отчаяние цепляло душу в когти и норовило выдрать с жилами, с мясом… Сим терпел молча, ведь вне шатра продолжался праздник. Да и чернолес — он был рядом.

Едва Сим осознал присутствие чернолеса Горислава на стоянке, он пообещал себе продержаться до утра, никого не потревожить. Даже теперь, когда рана перестала быть тайной, он терпел… Без надежды на лучшее, просто так было надо.

Сим удивился, когда пришло облегчение. Боль свернулась в раскаленный уголек и залегла чуть повыше локтя. Озноб и вовсе унялся. Зрению удалось различить ткань шатра, играющую тенями и бликами. Нюх осилил понимание запаха ивовой коры, а слух справился без ошибки с ворчанием старого атамана леса.

— Дурная ты девка, Эля. Кого иные не желают, тех тебе надобно насквозь слезами просолить. Не от мира сего, да-а… — Сим скривился, разлепил веки и вздрогнул. На него в упор глядели светлые глаза Горислава с хитрым, мелким прищуром. — Ты тоже, чего удумал? У костра сидел, ну чисто покойник. Я типун набил на языке, батюшку твоего отвлекаючи. Он вроде и не приметил, что в семье убыль вот-вот приключится. Да-а… Полон лагерь умников, а три дурные головы в одном шатре кучкуются. Смешно устроен мир. Всем он просторен, а нам, выходит, тесен.

— Дед, ты переводи, я буду говорить слова Алекса, сложные. В руках у мня скальпель. Так что по рукам не бей, лучше щипай за кожу на плече, если стану заговариваться. Так, еще глубже режу. Ничего себе нарывчик! Ага… К делу. У нас есть отчет по теме ведьм. Начинаю. Мы, Алекс и я, то есть Алекс и самую малость я… — забубнила девка в ухо. Сразу накатила волна дурноты. — Мы составили…

Сим прикрыл глаза. Рассудок выхватывал в быстрой сбивчивой речи Эли отдельные слова, но смысл из них… не высачивался сам собою. Приходилось выдавливать его, с усилием выжимать, как из влажной тряпки. Ужасающе утомительно. И — странно! Речь чернолеса слух принимал, а вот девку с её сопением и сглатыванием — отторгал.

— Поросль нового по опушке так и прет, даром что осень, — чернолес безмятежно улыбнулся. Отчего-то улыбку Сим ощутил внятно, даже с закрытыми глазами. Сознание окрепло в её свете, согрелось. — Эля сильно лечит. Слушать можешь? Ага. Ежели что, переспрашивай. И зови меня Слав, я укоротил имя… в тот самый год. Да уж, гнилое было времечко. — Старик вздохнул и помолчал. — Народец аж заикался, боялся оговариваться: Горислав или Гореслав? Плакать я не горазд, а без слез в душе такой чадил пожар, весь я… пепелищем стал. Но пусть и так, всё к лучшему, не уйми я себя, мало ли, что еще заполыхало б.

— Слав, — выговорил Сим и попытался наметить поклон и извиниться еще раз: ведь именно его семья виновна в смене имени Горислава.

— Ага. Слав. Даже дед Слав, до утра можно и так, да-а… Устал я от поклонов, что ни день, одни макушки вижу. Вишь какое дело, — дед нагнулся ближе: — Эля повадилась звать меня дедом. По имени, невежливо. Сколь в лесу прожила, а «чернолесом» один раз окликнула, в обиду. Сперва меня аж тошнило, вот как тебя тепереча. А после в ум вошло: я борюсь с собою, прирасти опасаюся. Стар я… прирастать. Ну уж как она руку себе удумала разрезать, я сдался. Внучкой звать не стану, толку с того? Однако ж правду я принял. Мертвая гарь в моей душе заросла, зазеленела наново.

Сим зажмурился плотно, снова открыл глаза, опять закрыл. Наконец-то поверил, что стоянка людей леса и степи, где все смеются и сидят у огня вперемежку — первая из многих, а ничуть не случайная. Скоро люди забудут, что это — чудо. Люди легко забывают. Особенно слабые.

— Дед Слав, — выговорил атаман и улыбнулся.

— Кроп! — прошипела девка. — Заражение крови без пяти минут, а он лыбится, как… как…