Непрекрасная Элена

— Иди-от, — по слогам подсказал чернолес. — Эля, что за словцо? Дурное, а только у тебя вроде награды. Не упомню, чтоб ты кого бестолкового так ругала. Иди-от. Откуда иди? От кого?

— Ругай — не ругай, к утру бы пошел он… отсюда совсем, — сквозь зубы сообщила Эля, и на сей раз атаман понял её. — И что делать с костью предплечья? Ну что, если мы не рассматриваем вариант ампутации? Кузя! Ку-зя! Откуси ему руку! Кузя!

После третьего, особенно громкого вопля «Кузя!» у всех костров на миг стало тихо. Имя белого щенка выучили, — прикинул атаман. Стал вслушиваться… Но Кузя явился беззвучно, сразу оказался рядом. Откусывать руку, вопреки угрозам лекарки, не стал. Хотя наверняка вышло бы не так больно, как лечение. Да и побыстрее.

Эля копалась в гнилой ране с пониманием, решительно. Щенок тоже делал свою часть работы точно и уверенно: выл, вылизывал. По приказу Эли хвостом подавал приспособления. Из всех атаман распознал лишь нож, очень маленький, с коротким язычком лезвия.

Сим то открывал глаза, то закрывал. Боль от лечения донимала, перемогать ее было проще в темноте зажмуренности. Но любопытство держало боль в узде и требовало смотреть за работой лекарки Эли. Так в степи не лечат. И в лесу — тоже. Так, атаман сразу понял, вообще нигде не лечат!

— Валг и человек, вместе. Лес полон чудес, — блаженно шепнул Сим.

— Эля, он умеет слушать. Покуда нам не мешают, ты рассказывай, не томи, — посоветовал дед Слав. — Не было бы спешки в разговоре, ты б меня не позвала. Так?

Лекарка кивнула и начала говорить, не прекращая копаться в ране — резать, шить, ругаться, замолкать на полуслове и вдруг просить чего-то непонятного у щенка…

Сим терпел свое бессилие различить слова или хотя бы настроение Эли, чтобы напрямую составить оценку. Он прикрывал глаза и ждал, пока чернолес растолкует. Благо, дед Слав знал многие степные наречия.

Мысли не укладывались в сознании атамана даже после пересказа. Конечно, отчасти тому виной — рана. Вдобавок суждения Эли не вязались с первым впечатлением о ней, крикливой и дурашливой. Детски непосредственной. Нынешние речи принадлежали человеку взрослому и даже… мудрому? Плелись они совсем непривычно для степи. Иным узором. Вроде и последовательно, и по делу… но чужеродно.

— Ведьмы, опять ведьмы, — Сим дослушал очередную часть пересказа, поморщился. — У моря, в степи, на севере за лесом. Даже в городах… особенно там. Старик много раз говорил, закона в кольце стен нет, сила не играет. Жадные сходятся со слабыми, вот уж грязь липнет к грязи. Как разбить негодный союз? Крови не желаю, плодить свежие страхи не готов…

— Эля удумала, — чернолес выслушал и перевел новую порцию малопонятных слов. — Затея вроде и дельная, а только мне поперек горла. Ага… Она сказывает, и Алекс против. Но, видишь ты, Эля упрямая. Лучше уж пособить.

— Что за затея? Кто такой Алекс? В чем нужна помощь?

— Полегчало тебе. Вон как вопросы рассыпаешь щедро, горстями. Не ведаю, что такое Алекс или кто такой. Позже обдумаю. Затея же… По реке идет лодка людей города. Алекс о том знает давно, срок подхода лодки он же подгадал. Ежели мы ловко наладим дело, кое-кто перепугается и побежит из Пуша на той лодке. Сам побежит, людей своих даст нам выявить… — Дед хмуро глянул на атамана, пока что воодушевленного предложенным развитием событий. — Важных людей, да. Без их помощи даже ведьмам не умыкнуть Элю у нас из-под пригляда. А умыкнуть постараются. В ней польза великая. Живая она ведьмам надобна, вот так.

— Плохое решение, — мотнул головой атаман. — Негодное.

— Негодное, — грустно согласился чернолес: — А есть годные-то? Не выявим беду, Эле не жить. Среди людей не жить. Ты покуда не рассмотрел, но ты глазастый и скоро поймёшь. Эля и есть чудо, за каким ты бежал через степь и еще побежишь, коли будет надобно. Она молода да зелена. Лечить ей дано, убивать тоже… Но разве в том сила?

— А в чем?

Сим заставил себя упрямо ворочаться, пока не смог сесть. Голова кружилась, тьма застила взор, но такие мелочи атамана не отвлекали. Он жив, скоро будет здоров. Значит, он все еще первый в степи охотник на неведомое.

— Людского разумения в ней не больше, чем в дружке её Мае, коего вы прозываете Этом. Как обсказать? — чернолес повернулся, пристально глянул на лекарку. — Вот я, старый… Вижу стены города и знаю: в их ограде нет закона. Люди города такие ж. Не видят нас, а все одно знают, дикие мы. Но Эля… Она будто каждое утро открывает целый мир заново. Кузю, — чернолес тронул кончиками пальцев лоб белого щенка, — видит улыбчивым. Я дотошно выспросил. Глаза, говорит, огромные. Добрые. А зубки беленькие, миленькие.

— Зубки? Миленькие? — уточнил атаман. — Огромные глаза? У него?

— Я для Эли дед из сказочки, сплошь добрый и безобидный. А скажем вот Май… который Эт. С ним того хлеще, он — жалкий.

— Эт? — снова уточнил атаман.

— Да-а… Жалкий в таком лесном смысле, который на ваш тартар не особенно и переложишь. Жалкий, кого душа жалеет.

— Знаю. — Атаман покосился на лекарку с новым вниманием. — А я?

— Идиот в тотальном сепсисе. Кузя, выруби его! — рявкнула девка… и мир погас.

* * *